В дыму уже ничего не было видно, луч фонаря увязал в нем, как в вате, и Воронцов продвигался зигзагом, бросаясь от одной стены к другой, чтобы не пропустить мальчишку, если тот потеряет или уже потерял сознание. Время от времени, он приподнимал противогаз и ревел — «А-а-а!», — так, чтобы не вдохнуть дым, понимая, что если он вырубится, то не выбраться уже никому.
Существо, которое, хихикая, сидело в дыму у ног обитателя башни, обмотав лицо пропитанной мочой тряпкой и напялив мотоциклетные очки, было намного более странным, чем думали даже те, кто знал о его тайне. Оно не было ни мальчиком, ни девочкой, ни ребенком, ни взрослым, оно никогда не имело ни отца, ни матери и, понятия не имея о добре и зле, упало, как плод с дерева, в кокаиновом раю, — абсолютно совершенный в своей порочности. Оно много и ужасно страдало, как бесполый ангел, свалившийся в возрасте семи лет с неба прямо возле заблеванного писсуара посреди квартала развлечений, но теперь оно обрело хозяина, обрело друга и покровителя и цеплялось за его ногу, как слабый ядовитый плюш цепляется за сильное дерево.
Воронцову показалось, что он услышал какое-то поскуливание или всхлипы, он взревел, как бык, в своем противогазе и, слепо размахивая руками, ринулся вперед.
Охотник стряхнул с ноги обузу и, занося пилу, сделал бесшумный пируэт в ядовитом мраке.
Бритоголовая девочка, навзничь лежавшая в темной комнате, села рывком, распахивая глаза, и из ее тела хлынула черная менструальная кровь.
Воронцов услышал впереди как бы вздох, как бы начало звука, затем что-то с шумом ссунулось вниз. Грохота не было, но воздушный удар в замкнутом пространстве был столь силен, что его отбросило назад, обдав тучей пыли и мелкого щебня. Выждав несколько секунд, он осторожно продвинулся вперед, и руки его уперлись в завал.
Глава 18
Воронцов сидел с Илоной в самом дорогом из тех ресторанов, в котором он мог позволить себе сделать рукой движение к бумажнику в боковом кармане, а Илона могла остановить его движением руки и сказать, что может позволить себе угостить друга, иногда.
У Воронцова был наклеен пластырь над бровью и поцарапаны руки, было видно и ощутимо, что недавно он принял душ и побрился, но, в целом, выглядел он неважно.
— И теперь я не знаю, что делать, — продолжал Воронцов. — Я взял эту девчонку в дом, сам не знаю, почему. А теперь я вижу, что она серьезно больна. Когда я сегодня вернулся домой, она лежала пластом, вся заблеванная, обоссаная, пардон, и без сознания, у меня чуть крыша не съехала, я думал, что она умерла. Она зачем-то разбила зеркало, побила посуду в серванте и передвинула мебель, а там один книжный шкаф весит килограмм сто пятьдесят. А перед этим она побрила голову. Что скажешь?
— Отдай ее в приют.
— Не могу.
— В чем дело? Я не замечала за тобой сентиментальности.
— Не могу и все. Надо было сразу отдавать. А теперь я несу за нее ответственность.
— Тем более, ее же надо лечить.
— Ты сама знаешь, как у нас лечат бедняков. Она уже сбежала из одной больницы.
— Если кто-то узнает, что ты держишь дома взаперти тринадцатилетнюю девицу, у тебя будут хлопоты, Воронцов.
— У нее есть ключи. А у меня уже есть хлопоты. — Воронцов замолчал, глядя в стол. — Уж не ведешь ли ты к тому, чтобы я взяла ее к себе? — Илона извлекла из миниатюрного портсигара сигарету и прикурила сама, она терпеть не могла, когда ей совали в нос огонь.
— На время и с моим полным пансионом, — заметил Воронцов.
— Неужели ты думаешь, что мне нужен твой пансион?
— Не думаю. Но если петух в жопу клюнет, ты можешь на меня рассчитывать.
— Я и так могу на тебя рассчитывать. Поэтому я и спрашиваю тебя, ответственно и серьезно: чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я сделала из нее путану?
— Это не самый худший вариант, это лучше, чем сдохнуть под забором. Но не этого я хочу. Я хочу, чтобы она побыла под присмотром взрослой, опытной женщины, которая в состоянии объяснить ей, что есть что, между ног. У меня такое впечатление, что ее проблемы связаны с сексом. Я видел, как она смотрела порнуху, она глаз не могла оторвать. И, по-моему, она дрочит. Я слышал пару раз какие-то странные звуки за стенкой.
— Она что, делает это вантузом? — расхохоталась Ил она. — Ладно, я приду к тебе в гости завтра, скажем, в семь, и посмотрим, что делать. Если она не будет упираться, я заберу её с собой.