Возможно, здесь играло некую роль чувство вины, а, может, ему просто нужна была подобная разрядка после стольких семейных ссор в последнее время. В любом случае он с радостью возвращался сегодня домой, чего не было очень давно.
Алла предлагала встретиться и сегодня, но Арсений отказался. Хватит для начала. Если вообще будет продолжение. Сегодня он придет с работы вовремя, сегодня ему не понадобятся отговорки, не понадобится предупреждать Гену, что Арсений «был в этот вечер с ним». И еще сегодня он придет к жене с подарком. Приятной, пусть и недорогой безделушкой.
Он уже наметил собачку, прыгающую и лающую одновременно, когда отрегулированное течение его мыслей оказалось нарушено молодым парнем-калекой, которого Арсений заметил, еще подойдя к толпе, но которого одновременно не видел, как не видел любого другого прохожего.
Подросток был на костылях и тоже пялился на игрушки. Уродливое лицо, от которого любой встречный поскорее отводит взгляд, дешевая застиранная одежда из старых спортивных штанов и футболки, жиденькая козлиная бороденка, слюнявые губы. И голени ног, выгнутые в стороны, которыми несчастный мог лишь самую малость помогать костылям, но никак не ходить.
С калекой была какая-то женщина, то ли мать или родственница, то ли сиделка, но она отвлеклась на игрушки, на минуту-другую забыв о подростке.
Когда калека что-то залепетал, Арсений не сразу понял, что тот обращается именно к нему, если это можно было назвать обращением. Оказалось, калека был еще и умственно отсталым. Кругом было шумно, многие что-то говорили своим спутникам, и лепет калеки в первую минуту почти не привлек ничьего внимания.
Арсений доставал кошелек из внутреннего кармана пиджака, поглядывая на тявкающую заводную игрушку, и тут оказалось, что торговцев заслонил собой парень на костылях.
— Сений, Сений, — бормотал он. — Ходин на вал, там китаи кусить. Ходин Сений. Биси ходин.
— Что? — Арсений растерялся.
Он подумал, что несчастный просит у него денег, из той абракадабры, что он нес, как раз и послышалось слово «кушать». Арсений посмотрел на калеку, его передернуло, он вытянул сотенную купюру, протянул несчастному.
— Возьми, — пробормотал он.
Калека не обратил внимания на протянутую купюру.
— Там ристан на вал, ходин Сений, — продолжал он, пытаясь приблизиться к Арсению вплотную. — Биси ходин. Он там ходин на вал, ты Биси, а то боля станит…
Арсений попятился, держа невостребованную подачку и не зная, то ли предложить больше, то ли всунуть несчастному в карман, то ли вообще убрать деньги назад. На них уже обращали внимание люди. А калека пытался подойти к Арсению вплотную, пытался, несмотря на собственную немощь и на то, что Арсений пятился прочь.
— Коленька! — послышался женский крик.
Сквозь толпу к ним спешила женщина, та самая, что находилась с калекой, но выпустила его из вида. Калека все бубнил ту же бессмыслицу, пытаясь добраться до Арсения.
— Это к тебе, — пробормотал Арсений, не в силах выдержать взгляд калеки. — Тебя зовут.
— Коленька! Я здесь!
Женщина подбежала к несчастному, обняла его, приговаривая, что она рядом с ним, она рядом, и бояться нечего, что все хорошо, но подросток не желал угомониться. Женщина вдруг не удержала его, когда он споткнулся, и они вдвоем повалились на землю.
Арсений рефлекторно подался к ним, чтобы помочь. Одновременно с ним к упавшим подались еще трое. Все вместе они помогли женщине встать, подняли калеку, подали ему костыли.
И Арсений на секунду заглянул подростку в глаза с расстояния одного шага.
Там не было мути слабоумного; теперь на него смотрели ясные глаза, в которых стояла боль, и может поэтому нелегко оказалось заметить это странное, необъяснимое здравомыслие.
Но это тут же прошло. Арсений вздрогнул, попятившись, а женщина благодарила тех, кто помог ей подняться, благодарила за помощь ее сыну. Теперь это был обычный калека-слабоумный, он по-прежнему нес какую-то бессмыслицу, протягивая руки к Арсению.
Перед тем, как несчастного с его матерью заслонили прохожие, Арсению показалось, что подросток стал вырываться и захныкал, словно упустил что-то важное, вновь повалился на землю.
Арсений не стал выяснять, что будет дальше, он спешил прочь, подавленный, почти испуганный — от прежнего настроения ничего не осталось. Уже на подходе к дому он вспомнил, что так и не купил игрушку Валерии, и ему стало еще хуже. Не желая мириться со своим состоянием, грозившим перейти в подавленность на весь вечер, Арсений вернулся к ближайшему крупному магазину и купил цветы — белые хризантемы.