— И давно этот бар открылся? — поинтересовался Прингл.
— Недавно. Он очень популярен.
— Правда?
— Да, очень. Кто только сюда не ходит.
Познакомились они три года назад, в Париже, когда Прингл целыми днями делал наброски с завсегдатаев «Коларосси», а Этуотер жил с семьей в Сен-Клу, куда поехал учиться говорить по-французски. Встретились они однажды вечером в баре «Куполь». Поначалу они друг другу не понравились, однако уже в первый вечер соотечественники проявили куда больше терпимости, чем могли бы проявить в иных обстоятельствах. По какой-то неизвестной причине отношения сохранились, и когда Прингл приезжал в Лондон, они довольно часто встречались, напрочь позабыв тот день, когда им приходилось мириться с причудами друг друга. Отец Прингла, предприимчивый коммерсант из Ольстера, в 1911 году приобрел картину Сезанна. Но это было только начало. Потом он развелся с женой. Потом — ударился в религию и спрыгнул с висячего моста. И хотя во времена увлечения религией детям от него сильно доставалось, он всем им кое-что оставил, и Прингл, не слишком склонный сорить деньгами, имел приличный доход. Человек по природе замкнутый и угрюмый, он и художник был крайне невыразительный, однако иногда, в погоне за парижской модой, покупали и его. Принглу было двадцать восемь лет; невысокий, с огненно-рыжей шевелюрой, из-за которой над ним часто подсмеивались в школе, он был вылитый Иуда. На нем была голубая блуза, из тех, в какой ходят французские живописцы, и лакированные туфли. Временами по лицу его пробегала нервная судорога, и он начинал суетливо перебирать по столу пальцами.
— В женщинах плохо то, — изрек он, — что им совершенно нельзя доверять.
Ольга бросила его две недели назад, и, хотя стоила она ему немало, он никак не мог скрыть своего раздражения.
— Скажете, когда хватит, сэр, — сказал официант, взяв со стола его бокал.
— Достаточно, благодарю. Если б мне удалось сейчас пожить за городом и пописать, весной можно было бы устроить еще одну выставку.
Этуотер, не отрывая глаз от газеты, протянул ему свой портсигар. В перевернувшемся «бентли» была жена баронета, авария произошла на Брайтонском шоссе.
— Что ты на это скажешь?
— Я бы так и поступил, — раздумчиво ответил Этуотер, пригубив коньяк.
— Ты что-нибудь слышал про Андершафта? — спросил, решив поменять тему, Прингл. К тому, что он уже сообщил о своих планах в очередной раз изменить жизнь, добавить ему было решительно нечего, да и Этуотер, обсуждавший с ним эти планы только что, за ужином, продолжать разговор был явно не готов.
— Он в Нью-Йорке.
— Играет на пианино?
— Играет на пианино.
Этуотер отложил газету и огляделся. Харриет Твайнинг сидела за стойкой бара рядом с мужчиной с толстым загривком. Пиджак и строгая юбка ей очень шли. Блондинка со смуглой кожей, Харриет ужасно нравилась мужчинам; многие сходили по ней с ума и в первый же вечер предлагали ей руку и сердце. Она, однако, всегда в последний момент давала задний ход: либо ее избранник успевал ей надоесть, либо сам говорил, что не в силах «за ней угнаться», либо у него попросту кончались деньги. Она помахала Этуотеру, с которым была знакома, и направилась к их столику.
— Вы сегодня будете на вечеринке? — спросила она Этуотера, даже не взглянув на Прингла.
— Не могу. Еле жив. На какой вечеринке?
— Обязательно приходите.
— Меня не звали.
— Пойдете с нами. Мы возьмем вас с собой.
— Кто это «мы»?
— Я и мой толстяк.
— Кто это, Харриет?
— Его зовут Шейган.
— Вот как?
— Он американский издатель.
— А что он здесь делает?
— Будет издавать мою книгу. Когда я ее допишу.
— Его-то вы с собой на вечеринку берете?
— Да, он обожает ходить в гости. Говорит, что все ирландцы такие. Страсть как любят развлечения.
Она повернулась и направилась обратно к стойке бара. Идет, чуть сутулясь и немного — совсем немного — покачиваясь. Мужчина с толстым загривком сидел за стойкой, подавшись вперед; казалось, в следующую секунду он взберется на табурет и через нее полезет. Он курил сигару.
— Ты что, с ней незнаком? — спросил Этуотер.
— Они для меня все на одно лицо, — буркнул Прингл. — Андершафт тебе пишет?