– Чтобы боги - искупали причиненный ими вред? Перед нами? Не поручусь, но думаю, такое заявление расценивается как страшное богохульство.
– Я дрожу, ожидая молнии с небес. Но в самом деле, кто лучше справится с Аоном, чем его родичи?
– Не знаю, не знаю. Аон всегда был величайшим среди них.
– За это время остальные могли подрасти. Разве не стоит попытаться узнать?
– Если и стоит, это невозможно.
– Гочанна, я вижу, вы отважная и гордая девушка. Такая, как вы, не позволит, чтобы какой-то голодный пришелец из другого мира пожирал ее народ, словно скот. Если бы видели этих несчастных девчонок в храме - отупевших, развращенных - если бы вы видели, как этот людоед пожирал собственное потомство, если бы вы видели…
– Нет нужды заново перечислять все ужасы. В сущности, я разделяю ваши чувства больше, чем вам кажется. Но я не могу помочь вам, Чаумелль - буквально не могу, потому что не знаю, как. Видите ли, способность взывать к богам - не врожденное умение. Этому надо учиться. Знания, то, что невежды зовут волшебством, передается в нашей семье из поколения в поколение. Но гочалла еще не учила меня, а теперь, учитывая мои провинности, и не станет. Она так и сказала. Сейчас она одна владеет этой тайной, и возможно, умрет вместе с ней.
– Если найти подход к Сиятельной, если она услышит мой рассказ…
– От кого? От меня? Она не станет слушать и слова из моих уст. Мне запрещено даже приближаться к ней. Или вы сами надеетесь ее убедить? Не надейтесь, при всем вашем красноречии и дерзости - даже при том, что вы напоминаете авескийца и прекрасно владеете языком - вы остаетесь вонарцем, а она числит за вашим народом много обид, нанесенных как всему нашему народу, так и ей самой. Гочалла убеждена, что стоит изгнать вонарцев из Авескии, и все будет хорошо. Разумеется, она все несколько упрощает, но от этого убеждения не откажется.
– Но при первой встрече я, по-моему, произвел на нее приятное впечатление…
– Даже если она и вспомнит вас, это ничего не изменит. Вы - вонарец, и стоит ей узнать, что вы пытаетесь выведать семейные тайны, она без колебаний скормит вас поджидающим в саду вивурам. Вы и не представляете, сколько горечи накопилось у нее в душе.
– Если уж она так нас ненавидит, почему не призовет меньших богов, чтобы с их помощью избавить Авескию от Вонара? Самый простой способ.
Джатонди взглянула на него широко открытыми глазами.
– Я ни разу не осмелилась ее спросить, - тихо призналась она.
– Но вы тоже об этом думали? Да, понимаю.
– Это не имеет значения.
– Или она не верит, что боги справятся с таким делом? - настаивал Ренилл. - Или просто боится, что они не ответят?
– Быть может, ей не хочется проверять. - Джатонди, казалось, говорила сама с собой.
– А вы не хотели бы проверить, гочанна?
В ее черных глазах блеснули голубые искры. Да, конечно, она хотела бы. Такие, как она, не терпят неуверенности.
– Мои желания не относятся к делу. Я уже объяснила вам.
– Те знания, о которых вы говорили - назовем их волшебством, за неимением лучшего определения - им владеет только ваша матушка?
– Только она.
– И она хранит все в памяти? Никаких записей?
– Если и есть записи, они для меня недоступны. В общем-то, я не знаю. - Джатонди задумалась. - Есть одна комната, ее называют Святыня Ширардира, в самом сердце УудПрая. Она была построена первой, и уже вокруг нее разрастался дворец, словно древесные кольца вокруг сердцевины. Не знаю наверняка, правда ли это. Семейное предание гласит, что в Святыне когда-то работал сам Ширардир, упражняясь в своем высоком мастерстве. Говорят, там все еще хранятся талисманы, списки и орудия мага. Если записи, из которых мои предки узнали о богах и стране Ирруле, и существуют, то они хранятся там.
– Вы когда-нибудь бывали в той комнате?
– Никогда не ступала даже на порог. Дверь всегда заперта.
– А ключи у вашей матери?
– К ней нет ключей, по крайней мере, таких, как вы себе представляете. Двери Святыни заперты на слышащий замок.
– Это что такое?
– Дверь открывается, если произнести вслух тайный пароль. Я его не знаю.
– Однако вы могли бы узнать его у матушки.
– Никогда. Дерзни я спросить, она бы ударила меня по лицу.
– Так не спрашивайте.
– Что вы предлагаете?
– Из простой предосторожности, не говоря о других причинах, Лучезарная должна была где-то записать пароль. Она могла скрыть запись в своих записках, среди писем или в шкатулке с драгоценностями.
– И вы… осмелились… предложить мне обокрасть собственную мать?
– Что вы, ни в коем случае! Не надо ничего брать. Просто посмотрите.
– То есть выкрасть тайну, и это точно такая же низость, как и обычное воровство.
– Но ведь эта тайна принадлежит вам по праву рождения - в конце концов, вы такая же наследница Ширардира Великолепного, как и сама гочалла. Эта тайна принадлежит вам так же, как и ей.
– Жалкие отговорки. Вы сами знаете, что толкаете меня на низкий поступок. Удивляюсь, как вы решились предложить мне такое.
– Едва ли вы так уж удивлены, гочанна. Мое предложение не может быть для вас полной неожиданностью.
– Что вы хотите сказать?! - Она резко выпрямилась в кресле и напряженно застыла.
– А что хотели сказать вы, рассказывая мне о Святыне и ее тайнах? Если попасть туда совершенно невозможно, стоило ли тратить слова?
– Просто разговор так сложился. Уж конечно, я не ожидала, что вы посоветуете мне таиться и воровать!
– Чего же вы ждали? Что, по-вашему, я мог предложить?
– Я просто не думала об этом… - Она опустила глаза. - Может быть, надеялась, что вы сами найдете какой-то способ проникнуть в святыню.
– Мне, значит, можно?
– Мне и не снилось, что вы попросите меня помогать вам. - Она не ответила на вопрос. - Взлом и тайны больше по вашей части, не так ли? Вы ведь сами назвали себя шпионом.
– Это не моя профессия. Вспомните, я просто помощник второго секретаря - гражданский чиновник, не более того.
– Для любителя вы достигли больших высот в новой профессии.
– Гочанна, я бы не просил вашей помощи, если бы мог обойтись без нее. Но я просто заблужусь в лабиринтах вашего дворца. Я не могу бродить здесь, рискуя, что меня заметят. А вы…
– Я… Да, совсем другое дело. Как вам повезло, а?
– Надеюсь, что так.
– Кажется, вы просто не представляете, чего требуете от меня. Обмануть мать, гочаллу, правительницу Кандерула…
– Вы уже осмелились однажды пойти ей наперекор, когда причина показалась вам достаточно веской. Теперь дело еще важнее.
– Вы, на западе, легко смотрите на такие вещи. Для вонарца дочерняя почтительность и послушание всего лишь нелепые устаревшие предрассудки. Но у нас в Авескии им еще знают цену.
– Понимаю.
– Тогда вы должны понять и то, что мать, уже глубоко оскорбленная мной, никогда не простит мне второго предательства.
– Это не предательство.
– Она сочтет мой поступок изменой, и тогда уж наверняка изгонит меня из УудПрая - и из самого Кандерула. Я потеряю родину.
– У сиятельной гочаллы не достанет власти проследить за исполнением подобного приговора.
– Тем более я должна буду почтить ее приказ. Я повинуюсь без рассуждений, поскольку ее власть законна и справедлива. Гочалле нет нужды утверждать свои права силой оружия. Можете ли вы понять это?
– Я понимаю и восхищаюсь. Но ведь я не прошу вас предать или ослушаться гочаллу. Я прошу только помочь мне проникнуть в Святыню, и не собираюсь ни воровать, ни осквернять ее. Мне нужно всего лишь получить некоторые сведения. Ваша мать ничего не узнает, ее законная власть не потерпит ущерба, а вы, гочанна, окажете услугу своей стране.
– Как все для вас просто!
– Совсем не просто, но я не вижу иного выхода. И по-моему, вы тоже это понимаете.
– Не знаю. Хотелось бы мне иметь вашу уверенность. Но одно я знаю твердо - мне нужно поразмыслить. Вам придется подождать моего ответа, Чаумелль.
– Я готов.
– А тем временем можете воспользоваться случаем отмыть для себя какую-нибудь комнату. Потому что, обещаю вам, здесь вы больше спать не будете.