– Так ты не знала, что мы в осаде? Окружены разгневанной толпой и загнаны в ловушку?
– Значит, ты не попал туда, вернувшись из УудПрая?
– Я успел до начала осады и прошел без труда. С ночи первого штурма служил в отряде обороны.
– Я что-то плохо соображаю. Эта комната…- Джатонди указала себе за спину, но не повернула головы, чтобы не видеть камеры Восславления. - Не понимаю, как ты оказался здесь? И зачем?
– Мне удалось выбраться из резиденции через подкоп, проложенный авескийскими саперами. Я ведь легко могу сойти за местного жителя. Что касается «зачем», - я собираюсь убить Первого Жреца. На мой взгляд, это самый простой способ подорвать власть их культа. Надеюсь, ты не возмущена?
– Если и возмущена, то только тем, что ты рискуешь столь многим ради ничтожной цели. Ты выбрался из резиденции, значит, мог выбраться и из ЗуЛайсы, и спастись. Вместо этого ты явился сюда - и все ради того, чтобы убить одного человека?
– Я вижу, ты мало знаешь о КриНаиде. Он - необыкновенный человек, и потеряв его, ВайПрадхи вряд ли оправятся.
– Все равно, дело того не стоит. Ладно, убей их вождя, если сумеешь. Но что в том пользы, если бог - или слон… называй, как хочешь - останется среди нас? Ты только без толку разгневаешь Отца.
– Польза будет. Я видел существо, называемое Аоном. Оно есть. Но за все годы, с тех пор как мы, вонарцы, поселились в Авескии, оно не проявляло себя. Может, дремало, может, просто не замечало нас. Аон никогда не показывался за пределами храма, и Его воля исполнялась людьми. В последнее время его смертные служители стали проявлять излишнюю активность. Лишив их предводителя, мы заставим жрецов на время утихомириться. Может быть, тогда и Аон-отец снова погрузится в прерванный сон.
– А может, ты навлечешь гнев божества на всю Авескию.
– Умираешь от страха, измучена, а все споришь!
– С другой стороны, - продолжала Джатонди, - мы с тобой можем выбраться из ДжиПайндру и вместе покинуть ЗуЛайсу. Еще не поздно.
– Боюсь, что для меня уже поздно, - возразил Ренилл.- Я использовал Зеркало Ирруле, чтобы отвлечь стража у дверей. Теперь он наверняка пришел в себя и поднял тревогу. Меня уже ищут.
– Но Зеркало еще при тебе?
– Я не сумею воспользоваться им второй раз, а если бы и мог, не стал бы. Но я могу отдать талисман тебе. Ты ведь слышала наставления своей матери. Сумеешь сама выбраться из храма, а потом…
– Да, что потом?… Может, стану женой НирДхара Дархальского? Или побегу в Малый Ширин полюбоваться, как толпа разносит вонарскую резиденцию? А потом наймусь в чахсу?
– Ты сможешь отправиться куда захочешь и делать, что вздумается.
– Без единого цинну?
– Не может быть! У тебя ведь есть друзья, родственники. В конце концов, разве ты не гочанна Кандерула из касты Лучезарных?
– Нет, если матушка лишила меня наследства. Как глава семьи она имеет полное право лишить меня имени и касты.
«Нищая и отверженная,- подумал Ренилл, - и все из-за него. Она бежала из УудПрая, попала в руки Сынов - тоже из-за него. Неизвестно, удастся ли ей спастись, а если она и выберется из храма, молодая жизнь ее пошла прахом - из-за него». В груди что-то сжалось, но думать об этом было некогда, потому что Джатонди продолжала говорить:
– Между прочим, я ненавижу Сынов за то, что они сделали со мной, с моей матерью, с моим народом. Только ненависть не дала моему разуму разлететься на тысячу кусков в этой камере. Если смерть Первого Жреца действительно подорвет их силы, как ты утверждаешь, я рада, что смогу помочь в этом деле. Надеюсь, тебя это не возмущает?
– Самую малость. - Эта тоненькая девушка выкована из стали.
– Кроме того, - добавила Джатонди, - речь идет и о тебе. Больше всего на свете я желаю твоего спасения. Но ты не согласен отказаться от своего замысла. Я не могу переубедить тебя, бесполезно и стараться, так что теперь я могу ответить на вопрос, который ты задал мне однажды.
– Припоминаю…
– Но, может быть, ты говорил тогда, не подумав?
– Совершенно не подумав, зато от всего сердца. После я сам дивился своей дерзости. Но разве сейчас время говорить об этом?
– Когда же еще? - не услышав ответа, Джатонди продолжала: - На твой вопрос я отвечаю: «да». Я пойду с тобой.
Слишком поздно, подумалось Рениллу, и все же его залила теплая волна счастья.
– Мы будем вместе, пока это в наших силах, - сказала Джатонди. - Наши жизни будут едины, и вместе мы убьем КриНаид-сына.
– Что?
– Вместе мы убьем…
– Нет! И не думай.
– Ты не желаешь моей помощи?
– Не желаю.
– И не хочешь уйти из ДжиПайндру вместе со мной?
– Не могу.
– Значит, я неправильно поняла твой вопрос.
– Ты все поняла правильно. «Мы будем вместе, пока это в наших силах». Именно этого я и хочу, но сейчас тебе со мной нельзя.
– Мы должны быть вместе, но мне с тобой нельзя… Я чего-то не понимаю. Я - Лучезарная, и не тебе насмехаться, когда я предлагаю свою жизнь…
– Я и не думаю насмехаться! По-твоему, я должен просить тебя запятнать руки кровью?
– Ах, Ренилл! - теперь она улыбалась. - Как наивны люди запада!
– Ты понимаешь, чем это может кончиться?
– Ничего невыносимого мне не грозит. Я в полной безопасности, видишь? - ее рука нырнула в складки зуфура и показалась вновь, сжимая крошечный кинжальчик. - Вот мое спасение и моя свобода. Могу поделиться и с тобой, если надо будет. Видишь, нам нечего бояться.
– Вижу. - Жалость и восхищение боролись в нем. - Убери пока. Ты победила. Кстати, твоя матушка ошибается. Несмотря на вонарское образование, ты по-прежнему авескийка.
– Всегда. - Клинок вернулся в тайник. - Матушка не согласилась бы с тобой, да и вряд ли она станет думать об этом. Она удалила меня от себя и похоронила память. Теперь она, должно быть, вовсе забыла о моем существовании.
– Низость. - Руки гочаллы Ксандуниссы стискивали подлокотники кресла. Взгляд прожигал пустую стену. - Низость. Невыразимая низость.
Она не замечала, что говорит вслух. Не замечала, ела, пила или спала вообще за последние несколько дней. Должно быть, что-то ела, раз еще держится на ногах, но не запомнила, да это и неважно. В памяти не осталось места ничему, кроме лица дочери и видения ее ужасной гибели.
Письмо ВайПрадхов лежало на столе перед ней, но гочалла не смотрела на него. Каждое слово было выжжено в памяти раскаленным железом.
Они замучат Джатонди, убьют. Открыто угрожают. Уступив им, она сможет выкупить жизнь дочери, но не свободу. Они никогда не расстанутся с такой ценной заложницей. Джатонди останется жить, заточенная в каменных недрах ДжиПайндру, и ее жизнь будет вечно зависеть от покорности ее матери велениям Сынов. Гочалла Кандерула, уже лишенная вонарскими захватчиками богатства и славы, пожертвует последними остатками достоинства - духовной властью над подданными и свободой распоряжаться ею - и к власти придут ВайПрадхи.
– Низость, - снова пробормотала она. Дикари, мясники, безжалостные фанатики. Хуже вонарцев, если такое возможно. Авескийцы - но не люди.
Хуже… да, это правда, хуже вонарцев. Джатонди была права.
Убийцы, безумцы, демоны - и гочалла Кандерула должна им покориться?
Не колеблясь. Нет ничего - поняла за эти потерянные дни Ксандунисса - чего бы она не отдала, нет унижения, на которое она не пошла бы, чтобы спасти жизнь дочери.
Только дочь не захотела бы этого.
Она видела перед собой лицо Джатонди, слышала ее голос:
Я готова броситься в пылающий костер, и бросилась бы с радостью, если бы думала, что мои муки и смерть послужат Кандерулу.
Она сказала это, и не лгала. Джатонди презирает Сынов, она скорее умрет, чем увидит, как они правят страной, скорее умрет в муках, чем станет служить им.
Она отвергнет жизнь, купленную такой ценой. Да и что это будет за жизнь - замурованной навеки в Крепости Богов, беспомощной униженной пленницы. И так десятилетиями? Она не захотела бы такой жизни. Чего бы она хотела?
Будь она здесь, она бы на коленях умоляла мать отказать ВайПрадхам. Ксандунисса раз десять бралась за перо, даже написала одну или две фразы - но не могла заставить себя подписать смертный приговор дочери. И так же невозможно оказалось принять требования Сынов. И вот дни проходили, а она бездействовала.