Гартолла порой вздрагивала, наехав на проржавевшую цепь или разломанный деревянный поддон. Дорога, как и тротуар, была усыпана мусором, перепачкана навозом. И все же Багульдин жил. Все чаще попадались здания с плотно затворенными дверьми и ставнями, сквозь их щели проглядывал свет. Возле иных веранд встречались стреноженные кони и затянутые дерюгой повозки. Огонь центральной башни Багульдина, отблески которого я угадывал во мгле задолго до того, как приблизился к городским стенам, тут светил еще ярче.
Цокот копыт становился громче. Я уже слышал, как фыркают мои лошади. Туман заметно поредел, а потом оборвался. Я вынырнул из него, как из мутной воды.
Передо мной лежала освещенная солнцем улица. Она желтой брусчаткой широко стелилась вперед. Наконец я увидел настоящий Багульдин в его подлинных красках, ароматах и звуках, смог подробнее рассмотреть дома из блоков тесаного камня. Блоки были разных размеров, но хорошо подогнаны друг к другу и украшены резьбой, из которой по всему фасаду складывалась мозаика сосновой рощи, цветочных гирлянд или отдельных животных – их копыта начинались у цоколя, а головы поднималась к карнизу. Были тут и здания со сценами битв, оружием и воинским облачением. Я сдерживал коней, чтобы лучше рассмотреть это великолепие.
Все блоки были вырезаны из светло-коричневого камня неизвестной мне породы, похожего на туф или базальт, такого же податливого, но несравнимо более гладкого. Позже я узнал, что его называют карнальским и добывают в Карнальской каменоломне, расположенной в пятнадцати верстах южнее Багульдина.
Моя гартолла неспешно катилась вперед, а я все чаще замечал спрятанные в переулках торговые лотки и тесные караулки. Горожане прогуливались по тротуарам, ехали верхом или в одноместных наэтках. Несмотря на общую затаенность и малолюдность, я радовался тому, что Багульдин живет. По стенам домов тянулись земляные сикоры, усаженные алыми нартисами, голубоватыми астунциями и другими мне неизвестными цветами. На покатых светло-вишневых крышах в кадках росли кусты. Все это цвело и наполняло улицу сладким запахом лета.
Еще в приграничном Харгое я решил представляться вольным путешественником, приехавшим сюда, чтобы написать о Землях Эрхегорда подробный путеводник. Рассказывать о подлинных причинах моей поездки было бы опасно, равно как и упоминать обстоятельства последних трех лет: от дня, когда я был вынужден бежать из родного города, до минуты, когда пересек границу самого западного из Вольных княжеств Своаналирского плато.
С каждым кварталом Багульдин становился все более оживленным. Оглянувшись, я увидел, что туман сзади обрывается стеной – уходит ввысь, до неба, где мешается с облаками. Словно гигантская морская волна, нависшая над городом всей тяжестью своих вод, но отчего-то застывшая, отказавшаяся падать на его улицы.
Если поначалу, вырвавшись из мглы, я ехал в одиночестве и в такой тишине, что моя гартолла, должно быть, на целый квартал вперед оповещала о своем приближении – цокотом копыт, перестуком колес, – то сейчас меня поглотил вполне ощутимый городской шум, а на дороге пришлось потесниться, уступая встречному движению.
Вскоре я выехал на центральную Ярмарочную площадь. Здесь стояли кареты, повозки, беговые дрожки. У лавок под деревянными навесами толпились покупатели. Слышались смех, разговоры.
С площади было хорошо видно, что весь Багульдин окружен мглой. Город будто лежал на морском дне. Неприятное чувство угрозы. Ждешь, что волны обрушатся на улицы, смоют все, построенное человеком, не оставят и воспоминания об этих местах.
Светлое небо над головой было широким, но замкнутым. Его окружало, теснило неровное кольцо тумана, оно бугрилось по кромке, будто вскипало. Опускавшиеся от него сумрачные портьеры были почти гладкими, спокойными и непроглядными.
Посреди площади возвышалась статуя Эрхегорда Великого – первого ойгура этих Земель, основателя Венценосного рода. Закованный в пузырчатые латы, он в одной руке держал меч, а в другой – голову какого-то неизвестного мне зверя.
Дома, выходившие на площадь, были выше и богаче тех, что я видел на Парадной улице. Их обхватывали барельефы из плит карнальского камня с изображением крестьян, кузнецов, воинов, музыкантов, все – в две, а то и в три высоты настоящего человека. По углам домов высились каменные стражи с громадными пиками в руках, острия которых тонкими башенками поднимались над кровлей.
На противоположной стороне площади стояло подворье с вывеской «Нагорный плес». За ним, в двух кварталах, вздымалась центральная башня местной ратуши. На ее вершине в каменной сетке полыхал огонь – тот самый, чей отсвет я угадывал еще в тумане.