Сильно печалили Игоря лихие разговоры о милой его сердцу, но поделать ничего не мог. При нем люд рта не разевал, но стоило только влюбленным разойтись, как тут же взгляды кусачие на Ярославу устремлялись. Уверял ее Игорь, что изменится все, как только они свадебку сыграют в следующем месяце.
– Злословят на нее завистники все, а вы верите им, матушка, – сетовал Игорь. – А зря. Люблю я ее и жениться хочу, а без вашего слова родительского не бывать мне счастливым. Не хочется мне против воли вашей идти. Поэтому прошу: обдумайте все, покуда меня не будет, – поклонился молодец до земли, поцеловал мать и вышел из избы прочь.
В град он собрался за гостинцами для любимой да на ярмарке пышной продать хотел дары земельки своей. Тоска и грусть сердце Игоря сжимали, когда он мимо избушки Ярославы проходил и лишь кивнул украдкой, с ненаглядной прощаясь. Не мог молодец ее с собою взять, а потому молился небесам о ее защите.
Вся деревня завидовала Ярославе – сиротинушка, а не голодала. В хорошей, крепкой избе на окраине жила и радовалась солнышку ясному. По хозяйству хлопотала, урожай по осени собирала, весной же сама все сажала, родителей молитвой ласковой часто вспоминала. Скотинка всегда ухожена и сыта была, в комнатках просторных мышей не видала. Стерегли ее собаки да кошки – гостей незваных на порог не пускали. Рукодельницей еще Ярослава слыла: сложные узоры всегда покрывали ее рубахи и сарафаны, а платки как расшивала – загляденье.
Зависть брала людские сердца: негоже, чтоб девка так все могла да еще никому не должна – значит, ведьма она. Точно отраву украдкой варила, словами лихими соседей заклинала, посему-то те худо и жили. Курицы однажды в округе пропали, так не на лисицу подумали, а на Ярославу. Токмо ей и нужно было скотинку изводить да чары злые на деревеньку насылать. А когда на прошлой седмице дитятко от хвори в муках умерло, так снова на Ярославу указали. Ведь именно с ней мать ребенка накануне толковала, на судьбинушку жаловалась. Качали бабы головой, точили вилы мужики и глядели хмуро, расправу ведьме предрекая.
С подачи Михайлы, главы поселения, спросили обиженные у Лады, когда сынок ее домой воротится. Как прознали, что через седмицу, так скоро решили темное дело провернуть: утопить девицу. Да не просто с камнем на шее ко дну пустить, а в жертву водяному преподнести – так она уж точно к ним никогда не вернется.
Давно уж забыт был старый обряд, лишь сказки дитяткам молвили бабки по вечерам. В деревеньке той обычай страшный жил: в озере местном водяной водился и раз в год невестушку себе просил. Взамен сулил он жителям богатства, урожай и благодать. Со слезами на глазах девиц водам холодным отдавали, шибко гнева водяного боялись. Да токмо когда решили невесту сынка старосты извести, так поднял молодец бунт и положил конец обряду страшному. С той поры много лет уж минуло – никто более к озеру не ходил, капризы водяного не выполнял.
Однако ж, как про ведьму резко все жители загоготали, так тут же решили жертвоприношение устроить. О том жена Михайлы похлопотала. Каждой соседке ужасов наплела про Ярославу: и дурная она, и женихов изводит, и отраву варит, и скот убивает. Охали, ахали, плакали – решили, наконец: надобно, так надобно. А заодно и для себя пользу получат: и от ведьмы избавятся, и благодать обретут, ведь обязан был водяной обещание свое исполнять.
Когда ж расспросы про возвращение Игоря пошли, так поняла все Лада и заперлась вечером безлунным в избушке своей. Молиться она принялась: боязно стало за девку да за сынка, но против озлобленного люда женщина не пошла.
Меж тем с вилами и топорами к дому Ярославы орава подоспела, всех псов да кошек огнем отогнала. Мужики силой девицу за косы вывели, чрез всю деревню и по лесу в одной рубахе проволокли. По рукам и ногам связали, косы густые распустили, на макушку венок из ярких цветов и лент нацепили – приодели для свадьбы с водяным. На тонкую шею камень тяжелый привязали и, проведя по тропинке крапивной, под песни могильные в лодку уложили. Слезы из очей Ярославы катились, к небесам она обращалась и о защите для Игоря просила. Ничто девицу более не тревожило, кроме благополучия любимого – ее ведь судьба гнилыми людьми уж определена.
В лодку, что в ромашках и васильках утопала, запрыгнул Михайло и на средину озера отправился. Цветы украшением служили, благоуханьем голову дурили. Рука старосты ладонь девицы крепко сжимала, но не глядела на него Ярослава, песням грустным внимала. Усмехнулся тогда Михайло покорности ее и, прижавшись, молвил на ушко: