— Мама?
Люди стояли, четко и размеренно ударяя своим оружием. Из их ртов доносились тихие безучастные звуки. Женщина спрыгнула с борта автобуса и подошла к ним, на ходу поднимая с земли крупный камень.
— Мама!
Ровный гул голосов поднимался к небу.
— Не знаю, что стало бы дальше, будь Аррэ девочкой, — сказала Франсуаз. — Но моя сестра тоже была там, и она меня поддержала.
Френки пожала плечами.
— Не уверена, но мне кажется, взрослые решили, будто Аррэ попытался как-то меня обидеть, не знаю, может даже, изнасиловать. Боюсь, его потом еще и выпороли за это.
— Френки, — покачал я головой. — Какая ты у меня скверная девочка.
— Да, я такая, — согласилась она. — Мы с сестрой и дракончиком потом очень веселились.
Я затормозил машину и внимательно посмотрел на Франсуаз.
— Френки, — спросил я. — А что стало потом с этим драконом?
— Ну. — Она лукаво пожала плечами и жестом смущенной скромницы стала тыкать пальцем в мое колено. — Плюшевые игрушки нужны маленьким девочкам. Большим девочкам требуется кое-что иное.
Она быстро посмотрела на меня.
— Только ты обещал не смеяться. Я придумала, что когда я выросла, мой дракончик тоже вырос.
— Не понимаю.
— Дурачок, — ответила она.
— Нет.
— Ты сам спросил.
— Я не хочу даже знать об этом. Френки, как звали твоего дракона?
— Только не это, — пробормотал я, распахивая дверцу и выходя из машины. — Только не это. Френки, мне придется придушить тебя прямо здесь.
— Больше не буду тебе ничего рассказывать.
— Френки, ты моя маленькая извращенка…
Я развернул на капоте карту.
— Неправда, — весело возразила Франсуаз, усаживаясь на нее и почти полностью закрывая.
— Ладно, ты большая извращенка, — согласился я. — Но здесь нет этой развилки.
— Не может быть.
Франсуаз выгнула шею и стала внимательно изучать карту — примерно в полутора сотнях миль от того места, где мы находились.
— Заблудиться под городом Эльфов, — пробормотал я. — Если мы свернем не туда, то поймем это только когда достигнем Асгарда. А что это за шум?
Демонесса приближалась, они чувствовали это. Слабая, беспомощная и не готовая к нападению.
Не способная защититься от них.
Франсуаз легко спрыгнула с капота и прислушалась.
— Это люди, — сказала она. — Поехали, Майкл.
— Может быть, дровосеки, — предположил я, открывая перед ней дверцу.
— Не будь смешным.
— Френки, расскажи мне еще про своего дракончика.
— Майкл.
Я резко выключил мотор. Неясный гул впереди усиливался, но теперь к нему примешивалось что-то другое.
— Детский плач, Френки, — пробормотал я. — Ребенок зовет на помощь.
Уолдо Каннинг стоял, внимательно глядя на размокшую дорогу, и слушал лес. Позади глухо скрипело вращающееся колесо перевернутого автобуса.
Теперь у него было много глаз, чтобы смотреть, и много рук, чтобы наносить удары. Эти люди с готовностью отдали ему тела, без колебания впустили в свое сознание.
Только один из них был его ребенком — водитель. Но тот сумел передать остальным чувство бесконечного блаженства, которое испытываешь, когда отдаешь кому-то себя. И они познали радость подчинения.
У них больше не было душ, не осталось сознания, воли. Все они — пассажиры рейсового автобуса — стали им, Уолдо Каннингом, и он мог смотреть на себя разными парами глаз.
У каждого осталось только одно — пульсирующий нерв, остро бьющийся комок в основании мозга. Место, где Уолдо Каннинг входил в них.
Теперь они принадлежали ему, как принадлежат пальцы, руки или волосы.
Его дети позаботятся о нем.
Они защитят старого беспомощного Уолдо от злой девушки с серыми глазами.
Они убьют ее.
Он, Уолдо Каннинг, будет чувствовать ее страдание, ощутит, как демонесса корчится в судорогах. И тогда ему вновь станет хорошо — пусть даже на небе не светит теплое солнце, прогревая насквозь его старые кости.
— Наверное, кто-то тоже заблудился, — произнесла Френки. — И застрял.
Наш автомобиль подбросило. Теперь я видел их — они стояли перед нами, как потерпевшие кораблекрушение, — плотной стеной и не сводили с нас взгляда.
— Похоже на торжественную встречу, — пробормотал я.
Потом добавил:
— Или на похороны.
Окровавленные лица, руки, сжатые в безотчетной готовности. Пустые глаза.