— Путь в Циарру, — ответил Аларонд. — Тот, что они строили. Теперь эта дорога открыта для вас.
— Не понимаю, — сказал проконсул.
Сейра вновь засмеялась и взяла Гэбрила под руку.
— Нам пора, — сказала магесса.
Они исчезли — исчез и червяк, сидевший на руке рейнджера.
— И это все? — удивился Бурковиц.
— Да, — ответила Франсуаз. — Они ушли в Алмазную Циарру. Наш мир для них — теперь лишь один из тысяч.
— Но нет, — Бурковиц поднял голову, словно надеялся увидеть что-то среди белых облаков. — А как же сноп света? Яркие огни? Мерцание и тому подобное. Так всегда показывают в кино.
— Они улетают, проконсул, — пояснил я. — И это для них главное. Им ни к чему радовать вас фейерверком.
Франсуаз тоже смотрела в небо, на ее губах играла странная улыбка.
— Какое необычное свадебное путешествие, — пробормотала она. — Может, Сейра была права, что ждала столько времени.
— И все-таки, — сказал проконсул Бурковиц. — Там должны были быть свет и мерцающие огни.
ЕЩЕ ОДИН ЗАСТРЕЛЕННЫЙ ПОЭТ
Четвертый Багряный грех
Франсуаза, демонесса пламени, сидела в легком плетеном кресле и просматривала газету. Черный единорог, вставший на задние лапы, поддерживал готические буквы названия: «Санта Хавана». Грифон, с белыми крыльями и мускулистым телом льва, пожирал слова с другой стороны.
Я подошел к краю террасы, поставив на парапет бокал.
Море морщилось складками под окнами отеля. Теплое, оно было лишено горячей неги тропиков, которая заставляет забыть о тяготах жизни, нашептывая, — все то, что мы привыкли называть реальностью, на самом деле не больше, чем сумасшествие, рожденное пустой суетой.
Не было в этих волнах и суровой отваги севера, где ледяные волны накатывают на неприступные скалы, и прикосновение ветра, поющего в ледяных фьордах, приносит с собой ощущения силы, уверенности и благородного одиночества, перед лицом необъятного мира.
Ветра здесь было много; он налетал ниоткуда, принося с собой безотчетную тревогу. Мне казалось, что я стою на обрыве — не просто на краю скалы, но там, где заканчивается все, и начинается пустота.
Занавеси на окнах бились и трепетали, словно сердце человека, живущего в постоянном страхе. Отель казался оторванным от всего мира — а сам мир настолько страшным, что не хватало мужества вернуться в него.
Мне не нравилось это море; и в то же время у меня возникала необъяснимая тяга к нему. Хотелось стоять у парапета и смотреть вниз, пока я не сольюсь с волнами и ветром, растворившись в печальной, надтреснутой пустоте.
— Почему эти поэты постоянно стреляются? — спросила Франсуаз, отбрасывая в сторону газету.
Широкий заголовок, попираемый лапами грифона и единорога гласил:
«СМЕРТЬ СЕРХИО БАГДАДИ
Трагическая и внезапная смерть поэта потрясла не только Санта Хавану, но и весь мир. Он был найден мертвым в своей мансарде, и дымившийся еще револьвер лежал в его холодной руке.
Мэтр Багдади по праву считается одним из выдающихся авторов нашей эпохи. Его роману в стихах „Мои слова радуге“ прочили Мифриловую награду этого года. Поклонникам соловья Серхио придется теперь жить с мыслью, что гениальное творение навсегда останется неоконченным.
Вдова поэта заявила, что…»
Я отложил газету.
— Автор статьи сам горазд сочинять. В холодной руке не может лежать еще дымящийся револьвер.
Подняв с парапета бокал, я понял, что больше не хочу нектар.
— Отвечая на твой вопрос. Свою жизнь можно направить вовне — например, на обработку поля. Или на самого себя. Из всех видов искусства глубже поэзии в душу способна погрузиться только музыка. Недаром они часто идут рука об руку. Художник сражается с красками и холстом; писатель должен выстроить сюжет и создать характеры. Поэт и музыкант воплощают свою душу непосредственно. Шопенгауэр писал, что мелодия есть воплощение мировой Воли.
— А в чем мораль? — напомнила Франсуаз.
Я кивнул на ее обоюдоострый меч.
— Сколько клинков ты успела изломать?
— Не считала. Пожалуй, это двадцатый. Правда, некоторые пришлось выбросить целыми.
— Да, вроде того, что утонул, воткнутый в морского змея. Работая клинком, ты можешь его менять; инструмент поэта — это душа. Истрепав душу, он нуждается в подпитке — наркотиках, алкоголе, черной магии. Многие были уверены, что не могут писать стихи без алого лотоса.
— Другими словами, — произнесла демонесса. — Можно сунуть член в мясорубку, но то, что ты вытащишь, уже не будет членом.
— Френки, — заметил я. — Тебе надо писать сборник афоризмов.