— Не волнуйтесь, Бимба. Я лично знаю господина Пратта и рассчитываю на его скромность. Да, да. Он ничего лишнего не напишет. А вот это возьмите и почитайте. — Монферр передал Тау листок бумаги. — Об этом можно писать в газетах… Даже нужно, если только в газетах можно писать правду, как вы утверждаете.
Тау быстро пробежал строки, написанные торопливой рукой взволнованного человека.
«Я убедился, что в Бизнесонии нет правды. Всюду деньги, деньги — ложь, ложь, ложь! Как и всем людям, мне хотелось счастья, но я познал горе. Я любил — меня ненавидели. Мне хотелось сделать людей талантливыми и счастливыми, — а они стали несчастными. Я убедился: талантам не цвести там, где владычествуют деньги.
Признаюсь в малодушии. Я знаю, что надо было драться. Но у меня нет сил вступить в борьбу с самим собою и теми, кто под видом покровительства талантам душит все живое.
Мне хочется верить, что наступит рассвет и людям будет хорошо. Но у меня нет сил бороться и ждать.
Мое последнее слово любви тем, кто понимал меня.
Прощайте.
Дочитав записку, Тау услышал голос профессора Монферра:
— Ну, что скажете, молодой человек?
— Не знаю, что сказать. Здесь кое-что… непонятно.
— Вот это «кое-что» и мы не понимаем. Роемся, роемся среди бумаг и даже намека не находим. Впервые встречаю ученого, который не оставил бы после себя никаких следов научной работы. Ни одной записи, ни одного дневника. Вот так. Даже врач, который занимается частной практикой, ведет регистрацию больных, записывает для памяти новые рецепты. А здесь ничего. Ни-че-го, молодой человек. Одни книги, книги да отравленные обезьяны. Доктор Хент унес с собою на тот свет научное наследство. А наследство было. Общество покровительства талантам не платило бы нам таких бешеных денег, если бы здесь не требовалось выяснить что-то очень важное.
Профессор Гонро все так же копался в бумагах. При этих словах раздался его голос:
— Мне кажется, коллега, вы позволяете себе чрезмерную откровенность с этим парнем, даже если поверить, что он порядочный человек… Все-таки — репортер. А у нас есть обязательства перед фирмой.
Это замечание вызвало раздражение Монферра.
— Пошла она к черту, ваша фирма! — воскликнул он в сердцах. — Никаких тайн мы не открываем. Мы обязались не предавать гласности найденное. Я ничего не нашел и ничего, таким образом, не раскрываю. Я высказываю свои предположения. И вообще плевать хочу на всякие тайны. Вот так… Доктор Хент производил какие-то опыты, связанные с изучением высшей нервной деятельности животных и человека. Вот что ясно.
Словоизлияние Монферра прервал неожиданный скрип двери. В комнату ворвался тонкий и длинный, как жердь, мужчина с красным прыщавым лицом. У него было лицо забулдыги и рецидивиста, хотя одежда свидетельствовала о том, что это представитель власть имущих. Ни к кому не обращаясь, он спросил тоном человека, привыкшего повелевать:
— Нашли что-нибудь?
— Пока ничего, господин Чёрч, — ответил Гонро.
— Плохо. Не может быть, чтобы не осталось и следов, — сказал раздраженно Чёрч.
— В жилетном кармане покойника я обнаружил квитанцию почтового отправления, — робко вмешался в разговор лейтенант Бимба.
— Куда отправлено? — повернулся к нему Чёрч.
— Заказная бандероль на имя профессора Райса.
Чёрч ударил тросточкой по столу и завопил:
— Задержать! Немедленно задержать! Двадцать тысяч бульгенов тому, кто задержит.
Услыхав цифру, лейтенант Бимба даже побледнел. Комок застрял у него в горле. Он открыл рот, жадно глотнул воздух и, тараща глаза на Чёрча, сдавленным голосом сказал:
— Поздно… Прошло два дня. Я уже проверил. Бандероль получена… Профессор Райс скрылся…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Фамилия доктора Хента была знакома Тау Пратту не только по скандальному делу, которое раздули «Вечерние слухи» и другие газеты. Тау видел Улисса Хента и однажды далее задумывался над его судьбой.
Было это на одном из научных конгрессов. Молодой ученый, с которым Тау прогуливался в вестибюле, указал ему на человека, одиноко сидевшего в углу и перелистывавшего какую-то книгу.
— Это доктор Хент. Он недавно женился на дочери миллионера Моунта.
Нотка зависти прозвучала в голосе молодого ученого.
Что касается Тау, то он почти равнодушно взглянул на Хента. Фраза собеседника прозвучала иносказательно: не «женился» на дочери миллионера, а «продался» ей.
Еще запомнилось Пратту выражение глубокой сосредоточенности, с какой доктор Хент впился глазами в страницы перелистываемой книги. Таким сосредоточенным может быть только человек, занятый глубокими раздумиями…