Русские не умеют воевать? Но здесь, на севере, они за год уничтожили Арктический флот рейха, которого боялись и британцы. Да, имея всего несколько эсминцев и подлодок, но ходили разговоры, что они то ли призвали себе на службу самого морского черта, то ли изобрели что-то невероятной боевой мощи. Точно так же чуть больше года назад в этих водах шли, почти нашим курсом, линкор "Тирпиц" (по речи Черчилля, "равный по силе двум английским кораблям своего класса"), крейсер "Хиппер" и несколько суперэсминцев, каждый из которых по огневой мощи был равен "Одину". И русские снесли эту эскадру, не сильно напрягшись! Уже полгода в русскую зону боятся лезть даже немецкие субмарины — все, кто ходят с конвоями в Мурманск, говорят в один голос, что за островом Медвежий можно вздохнуть с облегчением, атаки подлодок дальше очень маловероятны. И в Лондоне не могут этого не знать — так на что они надеялись, фактически приказывая нам начать с русскими войну?
Но приказ есть приказ. Его нельзя не исполнить без очень весомой причины. И мы шли курсом на север. Ветер был баллов шесть, норд-ост, нам почти навстречу, и хорошая волна — для этих широт и января почти рай! Эсминцы вели противолодочный поиск, растянувшись завесой впереди. Однако это не спасло наш отряд от атаки подлодки, это случилось 20 января, в месте с координатами 74 с. ш., 18 в. д. Одна торпеда попала в "Глеодден", прямо в корму (возможно, что немцы стреляли самонаводящимися по акустике, мы слышали уже про эту германскую новинку), транспорт потерял ход. И погиб "Сент Олбанс", точно так же, торпеда по винтам — слава богу, что эсминец продержался на поверхности почти час, и "Линкольн" успел снять команду, кроме четырнадцати человек, погибших при взрыве. А лодка, сделав свое дело, словно растворилась в океане — проведенный "Свеннером" и "Стордом" поиск результата не дал.
Я хотел с чистой совестью отдать приказ повернуть на обратный курс — так как буксировка крупного транспорта в таких погодных условиях, против ветра и волны, была сопряжена со значительными трудностями. Тут вмешался британский офицер связи, коммандер Мун, он заявил, что настаивает на продолжении похода, так как до Шпицбергена осталось всего двести пятьдесят миль! Я не имел дела с этим офицером прежде, один мой знакомый шепнул, что этот Мун на самом деле чин не флота, а разведки. Но меня неприятно удивило, что англичанин был не то чтобы пьян, но явно навеселе!
— Дальше будет больше! — сказал он с ухмылкой. — На стороне русских воюют еще и лодки Свободной Германии, в этом и причина русских побед! Нет, не ренегаты из пленных — самые настоящие, германские субмарины, выходя из немецких баз, в море, выполняют секретные приказы Москвы. В том числе стрелять по своим, кто не в игре. Ну а для непосвященных наготове сказка о русском чудо-оружии или невероятном умении воевать. Но мы, британцы, не боялись этих проклятых "акул Деница" в Атлантике, не испугаемся и здесь, когда они служат дядюшке Джо. Может быть, мы умрем все — но умрем с пользой для британского оружия и политики! Я британский офицер и не умею отступать — слышите, вы, трескоеды!
Значит, я был прав в своих догадках — мы были расходным материалом? Оттого англичане не послали своих кораблей и солдат, лишь нас и поляков — тех, кого не жалко! Значит, они и не собирались из-за нас воевать с Россией — мы должны были погибнуть все. Причем позорно — потому что тогда, очень может быть, чтобы не рассориться со Сталиным, нас объявили бы изменниками, действующими самовольно! Мы все были обречены, мы не должны были вернуться, даже кораблей не жалко, за них Британия после взыщет с нашего короля плату. Мун понимал это, и ему тоже было страшно, оттого он и напился — но я и мои люди не присягали помирать за британский интерес! И я не подряжался в военный флот ради подвигов и славы — так вышло, что я оказался на мостике боевого корабля, но мне не нужна военная карьера, я как-нибудь переживу британское неудовольствие, ради того чтобы после этой войны снова водить пароход. Пусть другие гибнут за высокие слова и идеи!
Мун грязно бранился, когда мои матросы тащили его с мостика под арест в собственной каюте. Затем я приказал отряду повернуть на курс зюйд — в ближайший порт, пусть хоть русский Киркенес или Варде. На "Глеоддене", увидев изменение курса, кто-то из экипажа, очевидно, проболтался полякам, и среди десанта началось брожение, граничащее с мятежом. Мне пришлось передать, что бунт будет подавлен самым решительным образом, вплоть до торпедирования транспорта и последующего спасения лишь норвежской команды. С "Линкольна", ведущего буксировку, после сообщили, что поляки кричали: "Убийцы! Вы везете нас русским, на верную смерть!" Что ж, эти слова оказались пророческими — но моей вины тут нет.