Улыбка Сигрун была оскалом хищника. Она сжала руку внучки так сильно, что затрещали кости, и заглянула в синяки в глубине её глаз. Диса не дрогнула; вместо этого она издала рычание Гримнира и скривила губы в той же манере.
– Ты не женщина, – ответила Сигрун. – Пока что. Всего лишь глупое дитя. Наслаждайся этим вечером, потому что ты его заслужила своими речами. Но завтра начнётся твоё настоящее испытание.
Старуха обняла Дису безо всякой теплоты и на глазах у всей деревни поцеловала внучку в щёку.
– Пусть потом не говорят, что я не дала тебе шанс, – прошипела Диса. – Я вижу тебя насквозь, ведьма, и будь уверена, что он тоже тебя видит.
Сигрун разорвала объятия с непроницаемой маской на лице.
– Я на это надеюсь, – ответила она. – После всего, что я для него сделала, чем я ради него пожертвовала… надеюсь, Человек в плаще видит меня так же ясно, как его повелитель, Спутанный Бог.
И на этом Сигрун повернулась и ушла. Диса потеряла свою бабушку из виду, когда жители деревни собрались у Вороньего камня, и девушка ломала голову над смыслом сказанного.
Остаток вечера прошел как в тумане. Звучали песни и тосты, поздравления и вопросы. Диса помнила, как Бьорн Хвит поднял её на свои широкие плечи, чтобы она могла поместить сосуд, который дала ей Халла, в нишу на вершине Вороньего камня; она помнила, как передала свитки ярлу Хределю, который уже успел напиться. Острая боль от того, как Ауда вправляла сломанный нос, контрастировала с мягким, но ощутимым вкусом медовухи, настоянной на коре Беркано. От усталости девушка стала более раздражительной, но даже она замолчала, когда затянувшийся спор между ярлом Хределем и Флоки перерос в драку. Двое Бьорнов разняли отца и сына; Хредель продолжил пить со своими воинами, а Флоки ушел с Эйриком Видаррсоном и его братом Ульфом.
– В чём дело? – спросила Диса. Она сидела с Аудой и Хрутом, наблюдая, как умелый Аск вытатуировал руну кеназ на плече своей дочери Каты, которая займёт законное место среди Дочерей Ворона, чтобы их снова было двадцать четыре. Та ругалась и пила медовуху чашу за чашей, хоть и была на год младше Дисы. – Ни разу не видела, чтобы Хредель или Флоки даже ругались.
Ответил ей Хрут. Он сделал большой глоток эля и вытер пену с усов рукавом своей туники.
– Парень хочет уйти и заслужить себе бороду, – сказал он. – И кто посмеет его обвинить? Он уже взрослый, Имир его подери.
Аск остановился, вытер кровь с костяной иглы, которой рисовал на коже дочери, а потом смазал её пастой из чёрной золы, яри и дубового галла.
– Скоро всё это будет неважно, – сказал он, а потом повернулся к дочери. – Не дёргайся. Уже почти готово.
– Почему? – нахмурилась Диса.
– Фимбулвинтер.
– Ну вот, началось, – сказал Хрут, покачивая головой. Ауда улыбнулась.
Фимбулвинтер, как знала Диса, – это бесконечная зима, предвещающая явление Рагнарёка и конец мира.
– Думаешь, это станет Великой зимой?
Аск замер, а потом махнул кончиком испачканной чернилами иглы.
– Смейся сколько хочешь, брат, но весенней оттепели нет уже третий год. Поверьте, грядёт конец! Время огня и крови! Поэты звали это Волчьим веком – братья будут сражаться и убивать, а потом наступит конец света.
Даже Ката искоса глянула на своего отца. Хрут и Ауда переглянулись, и оба пожали плечами.
– Разве это важно? – сказала Ауда. – Норны, эти жуткие сестры, что плетут судьбы людей, измерили и определили наши жизни. Всё хорошее или плохое, что нам предвещали Боги, норны плетут на ткацком станке ещё при нашем рождении. К чему беспокойства? Если нам суждено стать свидетелями Сумерек богов, этого не изменят ни заламывания рук, ни пение псалмов.
– К тому же, – добавил Хрут, – она узнает, так ведь?
Диса подняла взгляд и увидела, как на неё уставились четыре пары глаз.
– С чего бы?
– Человек в плаще точно должен предупредить тебя о таком, – ответила Ауда.
Диса нахмурилась. Что-то из сказанного взбаламутило котёл её воспоминаний, что-то из едва услышанного – хриплый голос мягко напевал…
Бесконечная зима подходит к концу. Волк, чьё имя Насмешка, следует по пятам за Солом, что ведёт Колесницу Солнца! Скоро Змей начнёт извиваться! И Дракон…
Диса закрыла глаза.