51
Что вера при известных обстоятельствах спасает, что блаженство не превращает навязчивую идею в идею
истинную, что вера не сдвигает горы, а только при случае воздвигает их там, где их раньше не было, — все это достаточно проясняется, стоит хотя бы второпях пройтись по дому умалишенных. Проясняется, но
недля жреца, — этот будет инстинктивно отрицать, что ложь — это ложь, а дом умалишенных — дом умалишенных. Христианство
нуждаетсяв болезни — примерно так, как греки нуждались в преизбытке здоровья: задняя мысль всей системы спасения — сделать человека больным. А сама церковь? Разве ее идеал — не кафолический дом умалишенных?.. Не вся земля как дом умалишенных?.. Религиозный человек, какого хочется церкви, — это типичный decadent; эпохи религиозных кризисов, овладевавших людьми, всегда отмечены эпидемиями неврозов; «внутренний мир» религиозного человека и «внутренний мир» перевозбужденных, переутомленных людей похожи как две капли воды; «высшие» состояния души — ценность из ценностей, вознесенных христианством над всем человечеством, — состояния эпилептоидные; церковь канонизировала in majorem dei honorem
[43]безумцев или великих обманщиков… Однажды я позволил себе назвать методично вызываемым folie circulaire
[44]христианский training покаяния и спасения (его всего лучше изучать теперь в Англии), — конечно, такой недуг принимается на хорошо подготовленной, то есть болезнетворной, почве. Никто не волен становиться христианином, никого нельзя «обратить» в христианство — сначала надо сделаться достаточно больным для этого… А мы,
смеющиебыть здоровыми и смеющие презирать, — сколь велико
нашеправо презирать религию, которая научила не разуметь тело! Которая обратила «недостаточное питание» в «заслугу»! Которая видит врага, дьявола, соблазн — в здоровье! Которая убедила себя в том, что «совершенная душа» может разгуливать в полусгнившем теле, и которая ради этого вынуждена была скроить для себя особое понятие «совершенства» — болезненную, бескровную, идиотски мечтательную «святость» — святость, заключающуюся лишь в ряду симптомов загубленного, слабосильного, безнадежно испорченного тела!.. Христианство в Европе с самого начала было движением отбросов, лишних элементов общества — они в христианстве домогаются власти. Христианство не означает деградации расы, в нем — агрегатное образование толпящихся, тяготеющих друг к другу форм décadence’a, какие стекаются отовсюду. Не порча самой античности, не порча ее
аристократизмаобусловила, как нередко думают, появление христианства, — надо со всей решительностью возражать ученым идиотам, утверждающим подобные вещи. Как раз к тому времени, когда все слои чандалы Римской империи усваивали христианство, в самом прекрасном и зрелом своем виде наличествовал
противоположныйтип — аристократия. Однако большое число взяло верх; победил демократизм христианских институтов… Христианство не было обусловлено ни «национально», ни расово, — оно обращалось ко всем обездоленным, обойденным жизнью, у него повсюду были союзники. В глубине христианства живет rancune
[45]больных людей, инстинкт, направленный
противздоровых,
противздоровья. Все хорошо уродившееся, гордое, озорное и прекрасное вызывает у него боль в ушах и резь в глазах. Напомню слова Павла, которым цены нет: «…бог избрал
немудроемира… и
немощноемира избрал бог… и
незнатноемира и
уничиженное…» Вотформула, in hoc signo
[46]победил décadence…
Бог, распятый на кресте, — неужели до сих пор не понятно ужасное коварство этого символа?..
Божественновсе страдающее, распятое на кресте… Мы все распяты на кресте, — следовательно, мы божественны… Одни мы божественны… Христианство победило, а
более благородноеумонастроение погибло в борьбе с ним. До сих пор христианство — величайшее несчастье человечества.
52
Христианство противостоит также всякой благоустроенности
духа, — в качестве христианского в дело годится лишь больной разум; христианство берет сторону идиотского и клянет «дух» с его superbia
[47]. Если же болезнь неотъемлема от христианства, то типично христианское состояние «веры» — непременно форма болезни, и церковь обязана отвергнуть все прямые, честные, научные пути познания — все они для нее
под запретом.Даже сомневаться — грех… Полное отсутствие психологической чистоплотности выдает себя уже во взгляде жреца — это последствие décadence’a, стоит понаблюдать за истерическими барынями, рахитичными детьми, чтобы понять, что инстинктивная лживость, ложь ради лжи, неспособность глядеть прямо в глаза, идти прямиком, — это закономерное выражение décadence’a. «Вера» означает: ты не хочешь знать правду. Пиетисты — жрецы обоего пола — лживы, потому что нездоровы: инстинкт
требует,чтобы права истины не были удовлетворены и в самом малом. «Болезненное — благо, а то, что идет от изобилия, сильное и полнокровное, — зло» — таково чувство верующего; Непроизвольная ложь — вот как я угадываю, кому на роду написано быть богословом… Другой признак богослова —
неспособность к филологии.Под филологией понимаем здесь, в самом общем смысле, умение хорошо читать — считывать факты, не искажая их интерпретацией, не утрачивая осторожности, терпения, тонкости в своем стремлении к уразумению. Филология —
эфексис
[48]интерпретации, — идет ли речь о книгах, о газетных новостях, о судьбах или о погоде, не говоря уж о «спасении души»… Богослов же всегда, будь то в Берлине или Риме, толкует и слово, и переживание столь смело, — например, победу национальной армии в высшем свете псалмов Давидовых, — что филолог в отчаянии лезет на стенку. Да и что ему остается, если пиетисты и прочие швабские коровы-недотепы жалкие свои будни, копоть своего обыденного бытия обращают в чудо «благодати», «провидения», «священного опыта» посредством «перста божия»! Самого крохотного усилия духа, чтобы не сказать грана
благоприличия,было бы достаточно, чтобы показать толкователю все неподобающее и ребячливое в таком злоупотреблении ловкостью перстов господних. Будь в нас самомалейшая крупица благочестия, и бог, который вовремя излечивает нас от насморка и подает нам карету за секунду до того, как начнется страшный ливень, показался бы столь абсурдным, что, даже если бы он существовал, следовало бы сделать так, чтобы его больше не было. Бог-посыльный, бог-письмоноша, бог — предсказатель погоды — в сущности обозначение самых нелепых случайностей, совпадений… «Божественное провидение», в которое в нашей «культурной Германии» продолжает верить каждый третий, может служить самым сильным аргументом против бога. И во всяком случае это аргумент против немцев!..