— Кушать желаете? — спрашивал Сергей, не обращая внимания на ее болтовню — механический, будто заученный, привычно глумливый и наглый говор женщины-шута: старой проститутки, которую обыкновенный промысел полом уже не вывозит, и приходится ей в женском банкротстве своем подбодрять торговишку юродством скоморошьего рабства и бесстыжею готовностью на всякое свинство.
— Закусите?
Женщина взглянула на Сергея пристально. Глаза у нее были прекрасные — огромные, голубые, хотя и несколько обессмысленные уже многолетнею привычкою к алкоголическому безумию. На красном опухлом лице, по которому пот безобразно расплавил смытые краски, они производили странное впечатление, будто взятые у кого-то взаймы, напрокат.
— Хм… — сказала «Нанашка», умеряя свой напускной искусственный бас в обыкновенный женский голос, хотя и хриплый, и надтреснутый: она, видимо, довольна осталась осмотром своего угостителя, потому что даже оправила на плечах своих шелковую тряпку, когда-то бывшую платком. — Хм?.. Это зависит от того, с какими вы целями…
— Дальнейших целей, кроме компании и приличного угощения, никаких не имею.
Женщина сделала гримасу и опять бросилась в шуты.
— Еще бы, — я так и думала: этакий сокол ясный — для нашей ли сестры?! Бывало: марьяжила я, любезный друг, понтов и почище тебя! [374] Только это — прошло! Ау, Нанашка!.. Ну-с, вас с поднесеньицем, а нас — с угощеньицем!
«Нанашка» опрокинула в рот большую — «двуспальную», как говорят питухи, — рюмку казенки.
— На здоровье, — слегка поклонился Сергей, с любопытством глядя, что она хоть бы солью закусила, хоть бы корочку хлеба понюхала: только губы широко облизнула темно-красным, изрубцованным языком. А женщина говорила:
— Если, милый мужчина, весь ваш интерес ко мне ограничен тем, как Нанашка жрет водку, то это спектакль недолгий, и закуски не спрашивайте: не понадобится. Потому что далека еще от меня та порция казенной отравы, после которой желудок мой соглашается принимать твердую пишу. Засиживаться же с вами я не могу, потому что — водка водкою, но еще должна я найти свою судьбу на сию текущую ночь. Пониме, товарищ? Если поутру я приду домой без рубля серебром, то меня хозяйка и в постель не пустит… Позволите повторить?
— Пожалуйте… Затем подано.
— Не постави, Господи, во грех рабе Твоей, отроковице Надежде!.. Чисто сделано, молодой человек? А вы сами — что же?
— Не предвидел давеча компании. Сразу на пивную линию поступил.
— А вы — вперебой… Вот так, смотрите: Господи, благослови — рюмку водки. Господи, благослови — стакан пива, теперь — опять рюмку водки, после — опять стакан пива… Прелюбезное дело. Будете и пьяны, и сыты, и на закуску напрасно не потратитесь. Испробуйте, молодой человек.
— Спасибо, знаю. От этого перебоя назавтра глаза изо лба вон лезут.
— У новичков, — покровительственно согласилась женщина. — Вы, я вижу, нежного воспитания. Но — кто привык — лучше не надо. Огонь и бархат. Учитесь, молодой человек! Пьяницею будете, — вспомните Нанашку: спасибо скажете, что просветила!..
Уровень влаги в двадцатке быстро понижался.
— Вас Надеждою зовут? — спросил Сергей.
— Да, во времена оны звали Надеждой… И Надей тоже звали, — Надюшей, Наденькой… Муж, — потому что, молодой человек, у Нанашки был… а, если хотите, и сейчас имеется некоторый великолепный муж, — любил меня называть Наною… Не Наною, — это французская пакость. Нана ко мне потом пришла, когда я девкою стала, но Наною, на первом слоге ударение. Если черт подсунет вам жену Надежду, попробуйте ее Наною звать: очень нежно… Почти столько же чувствительно и хорошо, сколько Нанашка — скверно.
Она выпила и опять оглядела Аристонова.
— Пальто у вас хорошее… Отчего не снимете? Ведь жарко? Боитесь, что сопрут? За буфет можно отдать.
— Мне неудобно здесь без пальто: я во фраке.
— Гордись, Нанашка, какого сегодня барчонка замарья-жила: во фраке ходит! Фу-ты ну-ты, черт возьми! Официантом, что ли, служите?
— Нет, я при театре. Билетный контролер.
По лицу проститутки скользнула странная тень.
— Театральный? Это хорошо. Я люблю театральных. Сама была театральная…
— Вы?
— В консерватории, друг любезный, обучалась. Слыхал про такое заведение?
— Я петербургский.
— Ага! То-то — я гляжу: ведете себя не по-здешнему, — с девкою сидите, а не очень к ней свинья… Н-да… Курса не кончила, не похвалюсь, но тем не менее, если бы не вот это стекло почтенное, — она щелкнула по водочной бутылке, — была бы, может быть, примадонна не хуже других. Не веришь? Ей-же-ей! Спрашивай еще двадцатку!.. Я тебе из «Трубадура»… Я тебе из «Пророка»… [375]
374
…марьяжила… понтов… — Марьяжить — «залучать поклонника, привязывать к себе обожателя» (В.И. Даль). Понт (фр. pointe — острие, кончик, гвоздь) — вульг. о мужчине-ловеласе.
375
Панд — героиня одноименного романа Эмиля Золя.
Я тебе из «Трубадура»… из «Пророка»… — Оперы Верди («Трубадур») и Мейербера («Пророк»).