О, мой сын! —
завопила она благим матом, сипло и дико, но, уже наслушавшийся оперных голосов, Аристонов сразу почувствовал манеру, когда-то учившегося петь, человека.
О, мой сын!
И тут же спаясничала:
Мой сссссу-у-укин сын!!!
И нагло захохотала.
— Спрашивай еще двадцатку! Даром, что ли, мне для тебя безобразничать?
Заинтересованный Аристонов постучал ножом о тарелку.
— Спросить недолго, — сказал он, — но поднимете ли?
— Вона! — хладнокровно возразила женщина, — ты, знай, ставь, а — сколько я подниму еще, — после четверти спросишь.
— Ну, четверти, положим, я вам не поставлю: от этого человек должен лопнуть и синим огоньком сгореть.
— До сих пор Бог спасал, либо черт выручал, — не горела, — равнодушно сказала «Нанашка», принимаясь за поданную новую бутылку. — И брюхо у меня цельное, хоть пощупай… А — сколько поставишь, твоя воля: я за все буду благодарна. Жаль, надо мне рубля моего добывать, а то — не отошла бы от тебя: парень ты, я вижу, фартовый, клевашный…
— Я дам вам рубль, — начал было Аристонов, — и больше дам…
Женщина грубо захохотала и с размаху ударила его по плечу тяжелою красною ладонью.
— Что? Занятная девка Нанашка? Лестно тебе с нею? То-то! Смотри, не влюбись, брат. Если ты при опере состоишь, — слыхал про Кармен? Это я самая и есть.
— Слушайте, — перебил Аристонов, с отвращением и почти страхом глядя, как в трясущихся толстых пальцах ее горлышко бутылки соприкасалось с звенящею рюмкою, переливая светлую спиртовую струю, — съешьте вы, пожалуйста, что-нибудь… А то мне — просто — противно смотреть, как вы наливаетесь в пустышку!
Женщина пожала плечами.
— Если тебе угодно, пожалуй, — сказала она с видом совершенного пренебрежения. — Только напрасно… Я всегда такая: у меня нутро порченное. Спиртное принимает — хоть лей в воронку, а хлебом себя насильно кормлю… не проскакивает… Ну ладно — дадим Бобкову торговать, черт с ним, хоть и не стоит он того, подлец бородатый! Пускай подаст балычка с малосольным огурчиком, да почки, что ли, в мадере…
Аристонов распорядился.
— Ты уж, часом, не из интеллигентов ли? — спросила его женщина, вглядываясь в него с несомненною, но не злою иронией.
Он отрицательно тряхнул кудрями.
— Нет. Не берусь принять на себя подобное обозначение. Я простой человек. Тот же пролетарий. Конечно, старался образовывать сам себя, поскольку мог, посредством чтения газет и брошюр…
— Впрочем, оно заметно… Не те у тебя глаза, не тот разговор… А за интеллигента, извини, я потому тебя приняла, что это у ихнего брата есть такое пошлое обыкновение, чтобы угощать нашу сестру на даровщину, а потом выспрашивать биографию. Ха-ха-ха! «Как дошла ты до жизни такой?» Все — сукины дети, будь они прокляты!.. От меня не надейся: я меды-сахары разводить не охотница… Пьем, что ли, друг? Все пиво дуешь? Ну дуй, дуй… разводи болото в пузе! Каждому — свое.
— Так ты в опере служишь, — говорила она, кроша ножом огурец, — слыхала, знаю… большое дело… хорошая у вас здесь опера, на всю Россию гремит… Савицкая держит?.. Слыхала, слыхала… А что — Санька Борх поет еще?
И, не ожидая ответа, повернулась к половому:
— Смотри, черт паршивый: это для меня мой гость заказывает, это — я даю вашей кухне гнуснейшей торговать!
— Знаем… ладно! — сухо ухмыльнулся слуга, сообщнически подмигивая Аристонову.
— Ты не мигай… лакуса! шестерка несчастная! Не ладно, а ты мне мой процент подай! Порция почек по прейскуранту рубль стоит, балык — семь гривен, водка, пиво… стало быть, полтинник мне из-за буфета принеси, не то — ноги моей у вас больше не будет, пропади пропадом все ваше гнездо поганое!
И, как ни в чем не бывало, обратилась к Аристонову:
— Так не знаешь Саньку Борх?.. Светлицкая по сцене.
— Александра Викентьевна Светлицкая известна мне очень хорошо, — возразил удивленный Сергей. — Знаменитейшая артистка. Вы-то откуда ее знаете?
— Саньку Борх? Закадыки! Когда-то вместе в Одессе хористками служили… Обе — альты. Всегда в паре стояли. Только два голоса настоящих и было во всем хору: я да она… Мой-то, пожалуй, считался еще почище… Вот — ежели знаком — спроси ее завтра: Надя Снафиди кланяться вам велела… увидишь, как удивится. Ха-ха-ха!.. Как же! Обе мы тогда из Одессы разлетелись — как пташки из гнезда. Ее среди сезона Н — а за границу увезла, а я потом в Москве со студентом закрутилась, да — дура была! — на Красную Горку замуж за него выскочила… Ха-ха-ха!..[376]
376
Лакуса, лакуза (фр. laquais) — лакей, прислужник.
Обе — альты. — Альт— низкий женский певческий голос.
…на Красную Горку замуж… — Красная Горка — древний славянский праздник весны; отмечается в первое после Пасхи воскресенье. К этому дню приурочивались свадьбы.