— Доставайте, Марья Павловна, не конфузьтесь! Я буду слеп, как Глостер![122]
Но Фернандову сегодня не везло, и, очевидно, под несчастною звездою начал он свое кредитное предприятие. В режиссерскую синим облаком вплыл клуб сигарного дыма, а за дымом оказался, в рыжих кудряшках своих, сам Мориц Раймондович Рахе. С высоты порога он — одна рука за спину, другая с сигарою на груди — взирал на Фернандова с уничтожающим спокойствием, как Наполеон на фендрика,[123] подлежащего расстрелянию, или Вельзевул, собирающийся методически позавтракать душою окаянного грешника.
— Господин Фернандов, — послышался его тихий, острый голос. — Ви вчера изволил быть на дворянская клуб?
Фернандов выцвел, как утренний месяц, — угас лицом, фигурою, голосом.
— Я, Мориц Раймондович?.. Я… я был!
Рахе устремил на него свою сигару.
— И ви игралъ?
— Кхе!.. — поперхнулся Фернандов.
— И ви проиграль!
Злополучный тенор ежился, мялся, топтался и тоскливо искал глазами двери, окна или трапа, куда бы Бог помог провалиться. А капельмейстер добивал его без жалости:
— Ви играль, проиграль и не платиль. Пфуй! Это свинский!
— Ну ежели не заплатил, так это, значит, не проиграл, а выиграл! — вставила смеющаяся Юлович.
Фернадов приосанился.
— Обстоятельства моей частной жизни, казалось бы, маэстро, вас касаться не могут!
Рахе пришпилил ему язык стальным взглядом.
— О господин Фернандов, я вас не касательный. Я только платил вчера за вас на ваш партнер. А больше я вам не касательный.
— Везет же Фернашке! — восхитилась Юлович.
— А... а… а по счету в буфете? — робко заикнулся Фернандов, с несколько прояснившимся челом.
Рахе кивнул носом.
— Семь рублей восемьдесят копеек. Jawohl [124].
У Фернандова — как гора с плеч. Он выпрямился и принял вид независимый и гордый.
— Я, конечно, очень благодарен вам, Мориц Раймондович, но все это… гм-гм… все это поведение ваше, извините меня, несколько щекотливо…
— Was will der Kerl?! [125] — воскликнул удивленный Рахе, нисходя с порога, как статуя с пьедестала.
— Я не понимаю, по какому праву… — петушился Фер-нандов. — Я, кажется, не малолетний и под опекою у вас не состою.
— Он же еще и шебаршит! — крикнула Юлович, хлопая себя ручищами по бедрам.
А Рахе подошел к Фернандову в упор и хладнокровно отчитывал, непрерывно коптя его в сигарном дыму:
— На такой прав, лубезнейший мой господин Фернандов, что в клубе, где я есть почетный член, артист от наша опера не должен быть ел и не платил, пил и не платил, проиграл и не платил… Pfui! Schande!.. [126] Если я буду видел вас noch einmal [127] на мой клуб, я буду ставить на совет вопрос об исключении вас из наша труппа…
Фернандов уныло молчал, и в понурых глазах его читалось: «Придется, стало быть, другого клуба искать!»
А Рахе наседал.
— Играть вы умеете, а партию учить не умеете? Что ви вчера пел в секстет на третья акт? Miserable Klimperei! [128]
Ви с другая опера пел, ви своя музик пел… Ви «наклал»!
— Мориц Раймондович, да ведь публика не заметила…
Рахе с жреческою важностью обратил сигару к себе огнем.
— Публикум не заметил? Я заметил! Публикум не заметил? Очень жаль, что не заметил. Это доказывает, что публикум есть осел, и что мы еще мало работали, чтобы он понимал искусство и не был осел.
— Я, Мориц Раймондович, подучу!
Рахе поморщился, как педагог на безнадежно скверного ученика.
— Tausendmal gehört! [129] Нет, надо просить моя жена, чтобы она вам штраф писала, — тогда вы будете подучил в самой вещи!..
Юлович опять гранатою лопнула — заржала буйным, грохочущим смехом.
— На кому? — благосклонно обратился к ней капельмейстер.
Она махала руками и задыхалась.
— Нет, уж ты, батюшка Мориц Раймондович, Фернашку не штрафуй. С него взять нечего, а я — чем виновата? Его оштрафуешь, а ведь платить-то придется мне.
Рахе разгладил морщины на лбу и удостоил улыбнуться. Фернандов в неунывающем легкомыслии своем в ту же минуту ободрился и взыграл духом.
— Вы вот все на меня сердитесь, maestro, — развязно подхватил он, — а я, ей-Богу, из кожи вон лезу, стараюсь… Намедни в «Жидовке» за серенаду мне как аплодировали![130]
Рахе проворчал:
— Два ваша клубная приятель и один бежалый из сумасшедшая больница.
122
Глостер— персонаж из исторических хроник Шекспира «Король Генрих IV» (ч. 2) и «Король Генрих V».
123
Фендрик — российский военный чин XIV класса по Табели о рангах в пехоте или артиллерии и XII в гвардии. В 1730 г. заменен на чин прапорщика.
130
«Жидовка» («Еврейка»; 1835) — опера французского композитора, педагога, писателя Фромантеля Галеви (наст, имя и фам. Элиас Леви; 1799–1862).