Конечно, больше, чѣмъ гдѣ либо и когда либо, на войнѣ и около войны неразрывно сплетаются подвиги и преступленія. Такого діапазона душевныхъ переживаній и поступковъ не часто достигаетъ человѣчество. Незачѣмъ высчитывать, чего больше, да и нельзя, ибо не покрываетъ добро зла, а рядомъ стоитъ. И самая эта совмѣстность высокихъ вершинъ и вязкихъ болотъ представляетъ явленіе громадное, зрѣлище значительнѣйшее. И то, и другое окажетъ свое моральное воздѣйствіе. На разстояніи сильнѣе окажется дѣйствіе добра, ибо одни подвиги, однѣ вершины останутся въ памяти и создадутъ новый эпосъ о человѣческой доблести, силѣ духа, о горячемъ сердцѣ и суровомъ долгѣ. Но боюсь, что въ ближайшемъ, непосредственномъ воздѣйствіи сильнѣе, болѣе цѣпко-заражающе вліяніе зла. Ибо добро требуетъ напряженія, а зло его не требуетъ; ибо добро предполагаетъ вниманіе, а зло обходится и безъ него; ибо личиной добра прикрывается зло, отравляя его лицемѣріемъ; ибо, оступившись, добро становится зломъ, а зло, и всегда хромая, всегда остается самимъ собой.
Народы борются за свою свободу, за свою культуру, отдавая за нихъ жизнь и достояніе, а рядомъ стоятъ другіе, подстерегаютъ того, кто первый ослабѣетъ, чтобы безъ большого риска и безъ существенныхъ потерь доканать его. Сербія истекаетъ кровью, а рядомъ Греція потихоньку забираетъ, что плохо лежитъ, а рядомъ Румынія подстерегаетъ свой часъ. А Италія, подъ видомъ національнаго объединенія, мечтаетъ прихватить и славянскія земли и воздерживается отъ нападенія, не столько даже щадя свои силы, сколько желая возможно больше ослабить союзниковъ своего сегодняшняго выступленія, въ которыхъ она видитъ своихъ завтрашнихъ враговъ.
Народы борются за свою свободу, за свою культуру, за свою власть, за свой расцвѣтъ. И въ этомъ они одинаково правы, даже когда они враги. Но приходятъ толковники, и пропускаютъ мѣстоименія притяжательныя; и затемняются умы, и заслоняется великое — даже въ ужасахъ войны великое — дѣло жизненной, міровой борьбы. Свободу и расцвѣтъ — освобождаютъ отъ мѣстоименія «мои», но зато мѣстоименіемъ «твои» снабжаютъ и ограничиваютъ преступленія и гнетъ…
Моя тема — сумерки Запада. Въ этомъ отношеніи совершенно несомнѣнны послѣдствія моральнаго затемненія. Между народами Западной Европы на долгіе годы установится ненависть и подозрѣніе. Легкость общенія исчезнетъ, исчезнетъ легкость обмѣна. Товарами, конечно, скоро снова станутъ обмѣниваться, но не людьми, не идеями. Та общность, о которой я говорю въ началѣ этой статьи, то складывавшееся единство, интенсивный обмѣнъ и согласованность въ вершинныхъ устремленіяхъ — будутъ нарушены. Ненависть и месть вмѣсто содружества, подозрѣніе и презрѣніе вмѣсто довѣрія. Претензіи не къ однимъ врагамъ, а и къ тѣмъ, кто не помогъ или не достаточно помогалъ. Озлобленіе счетовъ и дрязгъ даже и тамъ, гдѣ нѣтъ мѣста озлобленію вражды.
При этомъ расхожденіи и отчужденіи Западная Европа потеряетъ свою ударную силу, свое могучее притяженіе, свой ascendant. Американцы, будутъ, конечно, продолжать ѣздить и въ Парижъ и въ Мюнхенъ — они перестанутъ ѣздить въ Европу. Сумерки опускаются надъ Западомъ.
Скажутъ, что многое уже благополучно переносило человѣчество, перенесетъ и это. Конечно, перенесетъ, — такое утвержденіе не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Но это выводъ слишкомъ огульный и мало опредѣленный; весь вопросъ въ томъ — какъ, а отчасти и — кто? Я съ самаго начала ограничилъ свою тему Западной Европой; рѣчь не идетъ о Россіи; въ совершенно особомъ положеніи Японія и Америка; даже и Англія стоитъ нѣсколько особнякомъ. Но что до континентальной Западной Европы, до ея великой, единственной въ исторіи культуры, то, думаю, краски не были сгущены. Я взялъ только самыя общія, самыя элементарныя линіи; а сколько назрѣваетъ ударовъ и опасностей, менѣе опредѣленныхъ, но возможныхъ.