Они и дѣйствительно торжествовали, но первая только на поверхности. Внутренніе подспудные токи сметали наслоенія прошлаго, и въ сущности едва ли преувеличенніемъ было бы сказать, что еь начала 20 вѣка стала отметаться культура слова. Упорнѣе нежели гуманистическая форма держалось гуманитарное содержаніе, — общественная идеализація частнаго интереса, которая въ максималистической сверхнапряженности и сказалась во время войны и смуты.
Какъ бы то ни было, культура словесной лжи была уже преодолѣваема культурой технической правды. Идеологія военнаго времени нарушила этотъ процессъ. Оформленіе въ сознаніи ново-европейской современности правды объективно-провѣримаго дѣйствія начиналось, но было сорвано великой войной. Быть можетъ, одно изъ главнѣйшихъ бѣдствій этого срыва въ томъ и заключается, что смыслъ ново-европейской культуры не успѣлъ воплотиться въ четко выявленную духовностъ правды, ему имманентно соотвѣтствующую. И навѣрно въ задачѣ этого воплощенія — величайшій завѣтъ сорванной эпохи. Ея задачей, ея основой и ея орудіемъ былъ человѣкъ; этотъ ея гуманизмъ нашелъ свое историческое выраженіе. Ея методомъ былъ методъ правды, но онъ, господствуя въ ея фактическихъ процессахъ, осознаннаго идеологическаго торжества не получилъ. Идеологія правды — таково оставшееся неосуществленнымъ заданіе ново-европейской культуры.
V. ЭПИЛОГЪ
Полна противорѣчія и неразрѣшаемыхъ конфликтовъ была ново-европейская культура; но это свидѣтельствуетъ не объ ея исчерпанности или слабости, а о силѣ и полнотѣ. Ея паденіе безспорно имѣло въ ней же свои основанія, но оно не было предрѣшено для даннаго историческаго мгновенія. Ея содержаніе было глубокимъ и самобытнымъ, и значительнымъ; ея дѣло было сдѣлано, но не додѣлано. Великое, на вѣка не преходящее было создано, но не довершено въ послѣдней чертѣ — въ полнотѣ духовности и культа правды; это даетъ почву для отвѣта на основной вопросъ — объ отношеніи къ сорванной эпохѣ. Дѣти ея и участники, мы ее просто любили, выросши въ ней и съ ней свыкшись. Печаль дѣтей не требуетъ объясненія, но и не претендуетъ на признаніе.
Но есть въ этой эпохѣ и то, что на признаніе, уже претендуетъ — ея самодовлѣющая значительность. Передъ уходящимъ величіемъ, передъ угрозой его ухода естественно сжимается душа, и ищешь его удержать, боясь разставанія. Что довлѣетъ себѣ, разъ бывъ, въ созерцаніи остается навѣки бывшимъ; ново-европейская культура не только себѣ довлѣла, она стала опорой и неотъемлемой базой для всякой будущей возможной культуры и потому исканіе удержать ее — или что изъ нея еще возможно удержать — есть не только мысль о бывшемъ, но еще и мысль о будущемъ.
Шпенглеръ противопоставляетъ культуры, какъ взаимно непроницаемыя единства: каждая всю себя изъ себя развиваетъ, будучи недоступна другой. Думаю — это не такъ. Нельзя не согласиться съ глубокой правдой подобной концепціи, пока она относится не ко всей культурѣ въ ея цѣльности, а лишь къ ея высшему цвѣтенію. Пускай въ основѣ всякой самобытной культуры лежитъ нѣкое зерно, нѣкая своеобразная интуиція (я не скажу — философскій мотивъ, потому что таковой можетъ не совпадать съ единствомъ культуры въ шпенглеровскомъ смыслѣ); и это своеобразіе отражается на всемъ оформленіи культуръ, создавая ихъ взаимную независимость. Блестяще проведена эта мысль въ богатыхъ анализахъ и сопоставленіяхъ Шпенглера. Но это своеобразіе проявляется тамъ, гдѣ можетъ сказаться культура въ ея индивидуальности, въ специфическихъ произведеніяхъ культурной духовности. Жизнь-же человѣческая не вся проходитъ своеобразно. Если индивидуальность природы вліяетъ на оформленіе культурной духовности, то есть въ природѣ воздѣйствія, одинаковыя вездѣ. Если этническія особенности выдѣляютъ своеобразіе субъекта данной культуры, — то есть въ человѣчествѣ свойства, одинаковыя у всего человѣчества. И если творчество бываетъ своеобразнымъ, то есть дѣятельности, бездна дѣятельностей, подобныхъ у всего человѣчества. Есть общій фондъ одинаковыхъ дѣятельностей, переживаній, испытаній и воздѣйствій — фондъ болѣе или менѣе общей жизненности, основной, необходимой для выживанія и существованія — и только уже надъ нимъ расцвѣтаютъ въ иныя эпохи особыя досужія цвѣтенія; надъ фондомъ общечеловѣчески-необходимаго расцвѣтаетъ индивидуально-культурная роскошь. Перевариваютъ всѣ люди пищу одинаково, голодаютъ и борются съ хищниками, обуреваемы страстью и жаждой; но по разному они строятъ вольныя надстройки своей душевной, а отчасти и общественной жизни. Въ этихъ вольныхъ разрастаніяхъ и сказывается различная духовность; въ томъ общемъ неизбѣжномъ фундаментѣ, конечно, уже включающемъ въ потенціи или въ побѣгахъ и это различіе — заложено общее и связывающее. Если культуры взаимно непроницаемы, то они таковы лишь въ своихъ вольныхъ разрастаніяхъ, не въ своемъ необходимомъ фундаментѣ; да и то благодаря общности, или хотя бы родственности этого фундамента сохраняется и возможность нѣкотораго проникновенія и въ чуждыя высшія индивидуализированныя цвѣтенія. Какъ бы то ни было, фундаментъ этотъ общій и обща и преемственна его разработка. Если культура высшая — примѣрно искусство, философія, нравственность — но не только они, а и отдѣльныя другія области — не переходятъ изъ культуры въ культуру, а развиваются въ каждой заново изъ ея основъ, то необходимыя, неотъемлемыя основы жизни, болѣе или менѣе общія для человѣчества, преемственно отъ культуры къ культурѣ передаваемы. И добытое въ одной переходитъ въ нѣкоторой степени по наслѣдству къ слѣдующимъ, какъ твердое достояніе человѣчества. И даже то, что я назвалъ высшими сферами, цвѣтеніями — индивидуальное и неповторимое — опадая на носящую ихъ почву и разлагаясь въ ней, оплодотворяетъ ее, оставляя въ ней свои слѣды, хотя бы слѣды своего разложенія, — тѣмъ также входя косвенно въ преемственное достояніе человѣчества. И въ этомъ смыслѣ культуры значительны не только тѣмъ, что онѣ изъ себя представляютъ, но и тѣмъ, что онѣ вносятъ въ незыблемо накопляющееся достояніе человѣчества, что они даютъ для всякой возможной будущей культуры.