Выбрать главу

Витина хистактёрская карьера складывалась не очень удачно: всё-таки непрофессиональный артист, и образования нет соответствующего. Сначала он играл в петровскую эпоху стрелецкого сотника. Холодов целился на денежную роль князя-кесаря Ромодановского, но она досталась другому, одному ушлому бездарному карьеристу. Играть реально живших исторических лиц — процедура сложная, потому что при этом нужно внедрять сознание совра — так мемористы называют современников-«попаданцев», погружённых в мемориум — в прошляка. Хисттеатр здорово при этом рискует: хистактёр может наворотить дел по незнанию, а хистрежиссёр — нарваться на штраф от Мемконтроля.

Потом Виктору выдалось играть революционера-террориста начала двадцатого века. Режиссёр утешал Холодова тем, что отрицательные роли играть сложнее, чем положительные. Смелого патриотичного жандарма, мол, любой дурак сыграет, а вот революционера-отморозка может сыграть лишь талант. А Витин недруг, карьерист-бездарь, дорос в это время до роли Столыпина.

И вот третья роль — главарь отряда пьяной матросни Стёпка Чеботарь (что за дурацкая фамилия!). Холодов сначала сопротивлялся, но хитрый хистрежиссёр уломал сопротивляющегося Виктора. Он сказал, что это очень важная роль, что тысячи мемтуристов, в том числе и иностранных, обожают смотреть, как пьяная матросня берёт Зимний, гадит в царскую посуду и расстреливает интеллигентов. Их, мол, от этого начинает праведный гнев колотить, и желание протестовать в реале против законных властей напрочь отпадает. Взятие Зимнего переигрывали, наверное, раз сто, если не больше — публика жаждала больше зрелищности, больше крови. С каждой новой итерацией матросня становилась всё пьянее и кровожаднее, убивала и гадила вокруг себя всё сильнее и сильнее. Режиссёр-проныра умудрился согласовать в Мемконтроле поправки в историю: теперь матросы, ворвавшись в Зимний, арестовывали самого царя. Один чёрт, о Февральской революции с отречением монарха мало кто помнит, поэтому её решили исключить из сценария.

Потом Виктора перекинули на Гражданскую войну, и его персонаж с дурацкой фамилией продолжил кровавую вакханалию. Несколько лет назад казнями мирного населения занимались латышские стрелки, но из-за протеста Мемконтроля Латвии их пришлось спешно заменить пьяными русскими матросами. Холодову уже надоело убивать крестьян, интеллигентов и священников, и он подумывал о смене работы. Но только куда идти? В университет путь закрыт после недавнего происшествия, меминженером в Мемконтроль тем более не возьмут с такой биографией…

Матросы Стёпкиного пехотного эскадрона (олигофрен-сценарист не знал, что эскадроны бывают только в кавалерии) отдыхали после тяжёлого боя на травке у базарной площади. Они перерезали всю скотину в селе, вымели из погребов всю самогонку, а для острастки выпороли пару стариков шомполами. Перепившись, моряки лихо отплясывали «Яблочко». Тянулся ароматный дымок махорки с ментолом. Васька Ухватов наяривал на невесть откуда взявшейся гармони и голосил:

— Эх, яблочко, да толстокожее! Вон буржуй идёт с жирной рожею. Рожа жирная, да больно хмурая. Ах ты яблочко моё да толстошкурое!

Развернувшись в сторону золотых куполов деревенской церквушки, Васька изобразил современный непристойный жест и запел ещё громче:

— Эх, яблочко, да с червоточиной! Выну шашку я да заточену, Порублю я ей всех священников, Не нужны попы нам, бездельники!

Село словно вымерло. Те, кто помоложе, схватив в охапку детей, убежали и скрылись в лесу возле села. Старики со старухами попрятались по погребам и сараям. Замешкавшаяся молодуха с коромыслом, пряча глаза, промчалась мимо отдыхающих матросов. Вслед ей раздался восхищённый свист, щедро сдобренный отборными солёными морскими выражениями. А Ухватов, подмигнув братве, весело пропел:

— Эх, яблочко, да под берёзою! Я будёновку ношу краснозвёздную. А в штанах ещё есть что-то нужное, Скорей, девка, подходи да незамужняя!

Один из моряков отобрал у сельского мальчишки китайский «Тетрис» и теперь сидел под деревом и азартно играл. Вокруг него столпились матросы, помогающие советами. Стёпка-Витя помнил, что такое безобразие в мемористике именуется футуром — вещью из будущего, которая случайно попадает в прошлое. А ещё существует обратное явление — реликты, вещи из прошлого, активно использующиеся в будущем. Помнится, одна туристка возмущалась, почему молодёжь перестроечного периода отплясывала на дискотеках под граммофон. Но страшнее всего наклады, когда целое явление целиком переносится из одного времени в другое. Однажды, когда Виктор играл в петровской эпохе, Пётр Первый отправился завоёвывать Египет: произошла наклада, мемориум «спутал» Петра Первого с Александром Македонским. Меминженеры тогда еле-еле выправили такую сложную ситуацию.