— Да что вы, товарищ Марфуткина! — забормотал Твердынин, по-собачьи глядя снизу вверх. — Да я за товарища Сталина!..
— От вас, интеллигентов… — Начквар уточнила нецензурно, каких именно интеллигентов, — всего можно ожидать. Смотри, гражданин Твердынин, домечтаешься! Ударим пролетарскими делами по буржуазным мечтам!!
Она загасила папироску, резко повернулась через левое плечо и строевым шагом вышла из кухни, похрустывая портупеей.
Сотруднику Мемконтроля, меминженеру Твердынину очень не хотелось погружаться в опасную сталинскую эпоху для поиска диссонансов. Разыскивать и вынюхивать — это дело оперативников, которых целый отдел понабрали, бездельников. Меминженеры — товарищи невыездные, и задачи у них другие: собрать данные о диссонансах, искажениях или накладах, проанализировать, найти консонирующее решение и передать его мемпрограммистам. Те составят программу для мнемотронов и сгладят диссонирующий участок мемориума.
Когда Антон Иванович получал второе высшее образование по мемористике, преподаватель, старенький профессор, очень наглядно и доступно объяснил опасность диссонансов. Когда-то люди считали прошлое незыблемым: ну, прошло оно и прошло. А потом теоретики открыли следственно-причинную связь, ставящую на дыбы все предыдущие представления о нашем мире. Не только следствие зависит от причины, но и причина от следствия, подчиняясь принципу следственности. А, следовательно, настоящее не только зависит от прошлого, но и оказывает на него влияние. Проще говоря, прошлое изменяется под воздействием настоящего.
Почему прошлое изменяется? Ответ достаточно простой. Потому что прошлое — это в первую очередь отражение прошедших событий, их запись, протокол. Поскольку у Вселенной нет никакого другого «сервера», кроме нашего мира, то и запись «резервных копий» ведётся прямо на наш материальный мир. А всё, что является материальным, легко изменить, исправить или даже подделать, таким образом изменяя «резервную копию», «протокол», память. Первые погруженцы в мемориум обнаружили относительно однородную и непротиворечивую структуру в далёком прошлом, разве что беспокоили диссонансы малой интенсивности из-за теплорода, флогистона, Земли Санникова и мелких исторических нестыковок. Зато ближе к нашему времени число диссонансов росло в геометрической прогрессии.
«Диссонансы опасны тем, — говорил старенький профессор, — что приводят к биению мемориума. Представьте себе прошлое — полноводную реку, текущую через настоящее в будущее. Биение приводит к тому, что у реки — Основной линии — появляется второе русло — странная альтерна».
«Ну и что? — соскочил тогда на лекции с места Твердынин. — У нас сейчас существует куча альтерн, и они никому не вредят и не мешают!»
«Существующие альтернативные миры смоделированы профессионалами, учтены и занесены в единый Госреестр с уплатой госпошлины, что является гарантией стабильности. А самопроизвольная альтерна опасна своими алогичными, и даже абсурдными законами, которые могут влиять и на настоящее. Прошлое ведь тоже воздействует на настоящее. Память мира — сущность не мёртвая, а весьма активная».
Вот с какой важной миссией начальство погрузило меминженера в тридцать седьмой год: не допустить возникновения самопроизвольных альтерн на этом мемучастке. В спешке при моделировании нового гражданина страны Советов были допущены недочёты. Легенда, жилплощадь, место работы — всё было сделано на уровне, но вот должность Твердынина — главный инженер-сталевар — это чушь, конечно! Откуда только выкопали такую нелепость! Квазипамять тоже смоделировали абы как: биография «инженера-сталевара» была туманна и абстрактна. Не зря к Твердынину подозрительно приглядывался молчаливый сосед из третьей комнаты.
От грустных размышлений Антона Ивановича отвлёк ещё один сосед по коммуналке, хронически нетрезвый, прозрачный как слеза слесарь Пеньков, который забрёл на кухню в поисках огонька. Твердынин неохотно дал ему прикурить, чуть сморщившись от букета разнообразных ароматов, исходящих от пролетария — эталонного представителя «глубинного народа» в представлении народа неглубинного.
— Ты чего морду воротишь, интеллигентик? — с показным недовольством спросил слесарь, обрадованный возможностью привязаться к инженеру.
— Я не ворочу, — мягко возразил Твердынин, стараясь показать уважение к гегемону.
— Воротишь, падла! — ощерился Пеньков, дыхнув на инженера махорочным дымом, разбавленным застарелым перегаром. — Брезгуешь потомственным пролетарием, интеллигентик? Зря с тобой товарищ Марфуткина нянькается, с вражиной. Я бы уже давно сообщил куда следует.