Он внимательно посмотрел на меня.
— Хорошо, — прошептал парижанин, — но я с вами не пойду. Без меня у вас будет больше шансов.
Я подождал еще полчаса. Усталые солдаты спали без задних ног. Чей-то храп перекрывал сопение всей спавшей братии.
Я тихо приподнялся. Мой компаньон схватил меня за руку:
— Прощайте и удачи!
Не успел я сделать первый шаг, как один из солдат повернулся в мою сторону. Я мгновенно лёг на пол.
Вскоре все успокоилось. Тот солдат даже не проснулся. Следовало поторопиться. Я перешагнул через одного солдата, потом через другого. Затем возникла трудность: два лежавших сбоку солдата перегораживали мне путь, а я не видел, куда поставить ногу, не наступив кому-нибудь из них на руку. На мое счастье, язык пламени на мгновение осветил помещение. Через секунду я уже был у двери.
Никто так и не проснулся. Я быстро нагнулся и подобрал чью-то шинель, свернутую в скатку, а затем, перешагнув через последнее препятствие, совсем тихо приотворил дверь.
В три прыжка я выскочил на крыльцо и по ступенькам скатился в сад. Вокруг не было ни души. Крупные кусты в саду еще не сбросили листву. Я спрятался за ними и быстро натянул шинель. В рукаве я обнаружил фуражку и водрузил ее на голову.
Ночью в такой экипировке у меня был шанс не привлекать к себе внимание. Впрочем, я не собирался попадаться на глаза часовому, а намеревался забраться вглубь сада и там перелезть через ограду.
Но и этого мне делать не пришлось. В ограде зияла трехметровая брешь, через которую я попал на соседний участок, а оттуда, через такую же брешь, на следующий участок. Двигался я быстро, но бдительности не терял.
Внезапно я услышал голоса. Они доносились из дома, в котором меня держали под арестом. Затем вспыхнули огоньки. Значит, мой побег обнаружен и меня уже ищут.
Я бросился бежать и вскоре оказался в незнакомом месте. Это был то ли лес, то ли парк, во всяком случае, вокруг росло много деревьев. Я постоянно оборачивался, но голоса постепенно стихали, лучи света исчезли, казалось, никто за мной не гонится.
Где я находился? Куда дальше идти? Об этом я не имел ни малейшего представления. Но внезапно в стороне прозвучал пушечный выстрел, и сразу стало понятно, в каком направлении надо двигаться, чтобы не нарваться на передовые посты и сильно не удалиться от Парижа.
Оказавшись в лесу в кромешной тьме, я совсем потерял ориентировку. Помедлив, я неспешно пошел наобум, стараясь двигаться так же осторожно, как и предыдущей ночью.
За лесом началось открытое пространство, которое я пересек ползком, двигаясь от куста к кусту и от изгороди к изгороди. Потом я опять углубился в лес. Мне казалось, что я нахожусь в окрестностях Со или Олнэ, а возможно, и Шатне, но точно определить местоположение было невозможно. Я решил остаться в лесу на всю ночь, нашел яму, полную опавшей листвы, и улегся в нее, завернувшись в шинель. От тюрьмы я ушел довольно далеко. В этом месте меня вряд ли будут искать. От усталости и волнения я чувствовал себя совершенно разбитым и, свернувшись клубком, моментально заснул и проспал до утра.
Проснувшись, я подумал, что первым делом надо избавиться от шинели. Я сложил ее и спрятал под листвой. Там же я спрятал синюю блузу, которую носил поверх жакета. Затем я вывернул шапку мехом внутрь и кожей наружу. Все это я проделал, чтобы не походить на человека в синей блузе и меховой шапке, которого, скорее всего, будут искать.
Мои планы относительно Парижа пока оставались в силе, но после того, как меня задержали на левом берегу Сены, было бы слишком опасно возвращаться туда, где меня постигла неудача. Поэтому я решил попытать счастья на правом берегу или на Марне. Конечно, я потеряю много времени, но это будет вынужденная мера, и к тому же я соберу информацию о вражеских позициях.
Когда рассвело, стало ясно, что я почти точно угадал свое местоположение. Я находился в лесу в окрестностях Верьер, и, если меня вновь не задержат, я мог бы через Вису или Рунжи добраться до Вильнев-Сен-Жорж, а оттуда двигаться в сторону Бонейля или Кретейля.
Однако меня так и не задержали, и даже предъявить пропуск у меня потребовали только два раза, хотя в деревнях, через которые я пробирался, было полно баварских и прусских солдат. Они были повсюду — на улицах, в дверях, выглядывали из окон домов, занимались утренним туалетом, причесывались, но главным образом — драили свои сапоги. Казалось, что чистка сапог является их главной заботой, и они на каждом углу начищали их до блеска. Кроме того, кавалеристы начищали кожаные вставки на своих штанах. Самостоятельно надраив те места, до которых у них дотягивались руки, они становились на четвереньки и выпячивали округлые места, которые им начищали их товарищи. Товарищ кавалериста брал в руки щетку, плевал на нее и начищал кожу на штанах до тех пор, пока она не начинала сверкать, как зеркало. Проделав это, чистильщик сам становился на четвереньки.