— Я повторяю, — отозвался офицер, — что выкупить жизнь этого человека можно только за три тысячи франков. Он заслуживает расстрела и будет расстрелян.
Тут между офицером и заместителем мэра разгорелся спор, в ходе которого самым забавным образом схлестнулись прусское упрямство и нормандская изворотливость. Они торговались до того горячо, что, казалось, речь шла о продаже лошади. Всякий раз, когда офицер лез в бутылку, заместитель мэра добавлял к предложенной сумме еще пятьдесят франков.
Но как только дело дошло до пятисот франков, задержанный стал проявлять беспокойство и начал подавать своему заместителю знаки отчаяния. Когда же мэр счел, что этих знаков недостаточно, он принялся аккуратно тянуть заместителя за концы трехцветного пояса. Однако заместитель продолжал увеличивать сумму, и тут мэр не выдержал и неожиданно вмешался в разговор:
— Я не стою таких денег, — заявил он, — коммуна не сможет столько заплатить. Придется мне умереть. Уводите меня, господин офицер.
И тут я понял, в чем состояла его игра. Мэр понимал, что выкупные денежки когда-нибудь придется возвращать, и счел, что торг идет слишком быстро. Поэтому он предпочел постоять перед расстрельной командой и дождаться, когда в него начнут целиться. Только в такой момент он согласился бы расстаться с тремя тысячами франков, если так и не удастся сбить цену.
Но до такого дело не дошло. Нормандец все-таки победил пруссака. Договор был заключен, когда оба сторговались на девятистах семидесяти пяти франках.
Заместитель добавил к ста пятидесяти франкам серебром, которые раньше выложил на стол, еще восемьсот двадцать пять франков золотом, причем каждую монету он тянул из кармана отдельно.
— Это не мои деньги, — на всякий случай сказал он, — это деньги коммуны, наша касса для помощи беднякам. Просто я их ношу с собой, чтобы не потерять.
Я решил, что дело сделано, но оказалось, что это еще не все.
Когда деньги уже были посчитаны, к офицеру подошел драгун и заявил, что, доставая винтовки из печной трубы, он прожег свои сапоги.
— Надо заплатить за сапоги, — сказал офицер.
Заместитель даже закричал от горя и стал уверять, что у него больше нет ни гроша. Спор возобновился, причем заместитель ни за что не хотел уступать. Но, к счастью, драгун оказался человеком спокойным и практичным. Он взял заместителя за руку и посредством талантливо сыгранной пантомимы объяснил, что готов забрать его красивые начищенные сапоги. Он даже поставил свою ногу рядом с ногой заместителя и продемонстрировал, что французские сапоги прекрасно ему подойдут.
К тому времени силы уже оставили заместителя, и он сдался. "Если, — как он выразился, — мне дадут "взаймы" какие-нибудь сабо, тогда я отдам сапоги".
Стали искать какие-нибудь сабо. И тут у кондитерши хватило наивности встрять с предложением "дать сабо взаймы". После этого ничего не оставалось, как отдать сапоги драгуну.
Но и это было еще не все. Покончив с денежным вопросом, офицер перешел к вопросам военного характера.
— Вы католик? — спросил он у заместителя.
— Да, конечно.
— Ну тогда поклянитесь, что в вашей коммуне нет никаких партизан и что лично вы не храните винтовку.
— Клянусь!
— Хорошо, тогда идите и ничего не бойтесь.
Заместитель со своим другом Пуляром направился к двери, но тут получивший сапоги драгун остановил его, крепко обнял и сказал:
— Ничего не бойся.
Потом его обнял унтер-офицер, а затем несчастного заместителя затискали в объятиях еще три драгуна.
К вечеру я дошел только до Ла-Буйля.
Для жителей Руана деревня Ла-Буйль значит то же самое, что Сен-Клу и Жуэнвиль для парижан. Это любимое место отдыха горожан. Сюда приезжают по воскресеньям покататься на лодке и пообедать на природе. Поэтому я был уверен, что легко найду здесь стол и кров. Все это действительно было возможно, если бы сюда не вторглись пруссаки. Они буквально оккупировали все рестораны, гостиницы и частные пансионы, и для француза здесь уже не осталось ни одного местечка.
Бродить одному в семь часов вечера по местным улицам и набережной было небезопасно, поэтому я прямым ходом отправился к мэру. В пути я случайно подслушал беседу двух крестьян, из которой извлек весьма полезные сведения. Оказалось, что местный мэр в отличие от своих многочисленных коллег не стал сдавать оружие пруссакам, а припрятал его в карьере. Услышав это, я сразу проникся доверием к столь отважному человеку. Если этот мэр, подумал я, готов рисковать жизнью ради того, чтобы сохранить оружие, значит он точно окажет помощь солдату, направляющемуся к месту службы.