- Наш старый царь думает, что в этом мятеже замешаны жрецы… но приказать своим солдатам занять храмы, бросить их против жрецов – невозможное в Египте дело. Во всяком случае, Амасису так поступить чересчур затруднительно, - засмеялся Филомен. – Он ведь и так узурпатор и простолюдин, в котором нет ни капли божественной крови Хора!
Поликсена кивнула.
- Я знаю, что это значит для египтян, брат.
В истории Египта случалось, что даже знатный правитель мог занять трон лишь посредством женитьбы на царевне крови.
- Как же твои начальники распорядятся вами? – спросила Поликсена, взяв брата за руку.
Филомен пожал широкими плечами.
- Это дело моих начальников… но думаю, что египтяне не сглупят. Они лучше знают, как действовать на своей земле.
Поликсена подумала, что Филомен изменился на службе у фараона – гордый эллин сам не заметил этого.
Молодость податлива ко всем веяниям, говорил учитель, хотя полагает себя всезнающей…
Вдруг Филомен, сидевший рядом в задумчивости, потянул носом. Он спросил:
- Чем это пахнет? Ты умастилась маслом?
Поликсена кивнула; она быстро спрятала взгляд. Филомен почувствовал, хотя сегодня она не душилась: но хитон у нее пропах!
- У меня осталось немного…. Я давно купила его и не пользовалась.
Неожиданный испуг царапнул ей сердце. Но Поликсена наконец решилась посмотреть на брата.
Филомен долго глядел на нее своими темными глазами – один из умнейших учеников Пифагора; однако он не сказал ничего.
Но вдруг брат встал.
- Мне пора. Я провожу тебя, пока есть время.
Поликсена тоже встала. Она схватила брата за плащ:
- Так я узнаю, когда ты уедешь?..
- Может быть, - неохотно ответил Филомен. – Нам скажут, когда сочтут нужным. Но ты, если я не успею сообщить, можешь спросить у наших братьев… думаю, скоро об отплытии нашего отряда будут говорить на всех рынках Мемфиса! – усмехнулся бывший пифагореец. – Это большое дело, сестра!
Поликсена бросилась брату на шею.
- У меня никого нет, кроме тебя, - страстно прошептала коринфянка.
Филомен обнял ее в ответ, но гораздо сдержаннее. Как видно, он всерьез заподозрил, что в сердце Поликсены теперь есть кто-то еще; однако опять ничего не сказал. Он многое запомнил из уроков Пифагора.
Наконец брат и сестра распрощались. За воротами казарм Поликсену ждал силач Ликандр, который уже привычно провожал ее. Ликандр мог бы стать ей другом… если бы им было о чем говорить.
Вернувшись домой, Поликсена села за тканье. Она редко сидела праздно. За работой она пела – но уже не об одном брате: ее девические чаяния словно разлились рекой, подобно Нилу в сезон ахет*, и Поликсена думала и пела и о Филомене, и о Пифагоре, и об Аристодеме… и о египтянах, красивых своей особой полузвериной-полумагической красотой, непонятных и надменных.
Эти люди погонят ее брата навстречу великой опасности – великой потому, что она первая.
Стоило Поликсене задуматься об этом, как у нее холодели и опускались руки. “Артемида! Укрой моего Филомена на земле чужой богини!” - молила эллинка.
Спустя неделю, так и не увидевшись больше с братом, Поликсена узнала, что греческий отряд отплыл в Саис на царских кораблях: возглавлял эту флотилию некий Уджагорресент, очень важный чиновник, военачальник и жрец.
Только египтяне могли так сочетать эти несочетаемые звания.
Но на саисской земле командование на себя возьмет Сенофри, мемфисский военачальник Амасиса.
Поликсена потеряла покой; она даже похудела от тревоги. Ей постоянно снились сны, в которых брата то убивали, то калечили на всю жизнь, отрубая руку или ногу. А ведь ему только двадцать лет!
А Сенофри не станет щадить греческих наемников. Времена Априя давно миновали!
Две недели ничего не было слышно об отряде и мятеже – и наконец, как гром с всегда ясного египетского неба, прогремела новость о возвращении царских кораблей. От этой новости забурлили все рынки; мемфисцы высыпали на берег, встречая воинов. И было отчего.
Город Птаха услышал, что схвачена Нитетис, истинная или мнимая дочь царя Априя!* Как прошла поимка, никто еще не знал – но скоро узнают; или мемфисцы сами насочинят диковинных подробностей. Однако сейчас толпу занимало не это – они сбились на обоих берегах великой реки, чтобы поглазеть на саму пленницу.
Нитетис сидела связанная на палубе первого из кораблей – ее руки были скручены спереди толстой веревкой и притянуты к мачте цепью. Она казалась отрешенной и никак не отвечала на смех и громкие замечания, сыпавшиеся со всех сторон.