“Я горжусь тобой. Никто на твоем месте не сделал бы больше”, - сказала Поликсена, выслушав повесть сына. И это было так.
Однако она сама, на своем месте, могла и должна была сделать больше! Царица разослала вестников по всем ионийским городам, предупреждая о неприятеле; а также сурово поговорила с Манушем о необходимости усилить дозоры на дорогах и гарнизоны в полисах. Перс ответил, что будет сделано все возможное, - хотя людей Манушу давно не хватало: особенно после того, как многие бежали к Надиру в поисках более счастливой доли.
Положение складывалось все более опасное. Однако ни Поликсена, ни ее приближенные не знали, что Надира уже не было в живых, когда воины Никострата наступали его солдатам на пятки. Военачальник был тяжко ранен в бою под Приеной - его сперва тащили на носилках, а потом, чувствуя, что долго не протянет и только задерживает все войско, Надир сам приказал себя заколоть.
Вскоре после этого отступающая армия распалась - одни стояли за то, чтобы попытаться штурмовать другой легкодоступный ионийский город, а прочие предлагали бежать в Карию или богатую Лидию, чтобы попроситься на службу к одному из царей. В конце концов персы разделились, и половина ушла на восток. Остальные принялись разбойничать, прячась по горам и лесам; и чинили немало бед проезжающим купеческим караванам и военным отрядам. Прямой угрозы государству они больше не представляли - однако нарушали спокойствие в сатрапии, которое и без того было весьма шатким.
Никострат, которому больше не выдавалось случая проявить себя, извелся от ожидания вестей из Эллады. Скоро придет новая осень - и что тогда? Придется ли им опять зимовать на одном пятачке с персами?..
Поликсена, которая мучилась неизвестностью так же, как и другие, теперь чаще прежнего уединялась. Она, как и раньше, каталась верхом по садовым дорожкам и аллеям - порою ее сопровождал Мелос, но чаще царица оставалась вдвоем со своим Флегонтом. Добрый вороной, казалось, понимал ее без слов.
Делия наместница больше ни разу не приглашала разделить свой досуг; и даже почти не виделась с ним. Поликсене было тяжело это осознавать - но она чувствовала, что ее молодой даровитый вольноотпущенник и возлюбленный охладел к ней; да и сама она не ощущала былого восторга от их свиданий. Что ж, всему свое время… Для нее, похоже, настало время одиночества.
Мелос как-то высказал свои опасения насчет таких прогулок. В густой листве или среди цветущих кустов легко мог притаиться убийца, выучивший обыкновения царицы.
Поликсена беспечно улыбнулась и ответила:
- Что ж! Тогда у государства останетесь ты и мой сын.
Мелос ужасно возмутился.
- Что ты говоришь!
Поликсена рассмеялась.
- Я пошутила, друг мой. А если говорить серьезно, мне требуется хотя бы иногда побыть совсем одной. Ты знаешь, что царица ни днем, ни ночью не бывает предоставлена сама себе, вынужденная играть свою роль.
Мелос кивнул.
- Я понимаю. Но так все равно нельзя!
Было решено, что, помимо постоянной стражи, которая следила за порядком в саду и совершала обход утром и вечером, царицу на прогулках будут всегда сопровождать еще двое конных стражников - один далеко позади, другой впереди, чтобы не мешать ей.
Несколько дней спустя после этого разговора Поликсена выехала на прогулку утром, когда было еще свежо, а воздух особенно благоухал. Коринфянка обычно посвящала это время раздумьям, но сегодня совсем не хотелось думать - только дышать сладчайшими милетскими розами, слушать соловьев и чувствовать, как несет ее послушный сильный конь. Поликсена вступила на площадку, вымощенную ракушечником, и остановилась перед ажурной беседкой; а потом спешилась. Поводья Флегонта она привязала к глицинии, увивавшей беседку.
Царица направилась внутрь: она села на скамью и осмотрелась.
Ветви так густо оплели полукруглый домик, что резные птицы в коронах, парами сидевшие на жердочках-поперечинах, почти совсем скрылись среди листьев и пышного каскада лиловых и белых соцветий. Солнце лишь местами проникало сюда.
Поликсена прикрыла глаза, смакуя эти мгновения.
Вдруг она ощутила сзади справа быстрое горячее дуновение и треск, как будто что-то прорвало живую сеть, оплетавшую беседку. Вскрикнув, Поликсена дернулась вперед - что-то не пустило ее; она услышала, как рвется шелковый рукав. Часто дыша от страха, наместница опустила глаза на свою правую руку, уже зная, что увидит.
Стрела, пущенная кем-то ей в спину, пробила резную стенку и застряла среди глициний, пришпилив одежду Поликсены, - листовидный наконечник торчал спереди… и, как показалось Поликсене в полумраке, был смазан каким-то блестящим варом.