Сколько у них осталось времени? Неделя… еще меньше?
И кто придет под стены Милета первым - мятежники или греки с запада? Это может решить все!
Поликсена постояла немного, глядя в окно, - а потом, постукивая жезлом, направилась в покои Фрины. Она, конечно, старалась всегда уделять внимание детям и внукам; однако давно заметила за собой, что испытывает настоящее желание увидеть свою дочь только в мгновения слабости.
Фрина встретила мать ласково - ей тоже нравилось видеть царицу в мгновения слабости. Однако афинянку сильно взволновало поведение брата на совете, о котором Поликсена рассказала ей. И, разумеется, Фрина теперь жила в постоянной большой тревоге, которую научилась держать в себе.
Но о близкой военной угрозе Фрина с царицей не заговорила: она сразу спросила ее о другом.
- Скажи мне, мама… если нас не убьют… то, когда мы покинем эту землю, куда мы теперь побежим? На какой-нибудь из островов?
Сидящая Поликсена задумалась.
- Может быть, - медленно сказала она. Ей, как и дочери, привыкшей всегда полагаться на старших, было приятно порою помечтать о том, что когда-нибудь все останется позади. - Если ты говоришь о себе, то Мелос вряд ли захочет поселиться вдали от родины, и тебе придется последовать за мужем… только вы должны подыскать такое место, где нашего семейства не знают. Хотя вам остаться неузнанными будет легче, чем мне самой.
Фрина слабо улыбнулась.
- Я буду рада, если у нас получится. А что же ты, мама? А Никострат?..
Поликсена оперлась лбом на руку, в которой держала посох; она так ничего и не ответила.
***
Когда Диомед с другими воинами садился на корабль в Пирее, жена провожала его, держа на руках крошечного светловолосого сынишку, названного Хризогоном в честь деда. К удивлению фиванца, Антиной тоже пришел его проводить. Когда Диомед обнял и поцеловал на прощанье заплаканную Гликерию и малыша, младший брат подошел к нему.
- О них… я позабочусь, если что, - Антиной, непривычно серьезный, кивнул Диомеду на женщину с ребенком. - А ты все-таки побереги себя.
Диомед улыбнулся.
- Хорошо, брат.
Он посмотрел на двоих могучих спартиатов, которым седина в темных волосах только прибавляла значительности, - пентеконтеров, начальников пентекостий*. Это были Полидевк и Дорисс - братья Адметы, о которых он писал Никострату: их отличал столь же беспощадный и цепкий взгляд серых глаз, как и у сестры, с которой Диомед недавно имел честь познакомиться.
Хотя эти двое мужей не были главными начальниками в союзном войске, в фаланге различия уравнивались: и Диомед не сомневался, что спартанцы опять пойдут впереди…
Воины начали подниматься на корабли, и молодой фиванец спохватился. Он опять обернулся к родным.
- Мне пора!
Диомед торопливо похлопал по плечу Антиноя, пожал маленькую мягкую руку жены. И, найдя в толпе своего оруженосца, который нес его вещи, протолкался к своим товарищам.
Когда триера отчалила, Диомед еще раз помахал рукой Гликерии, которая высоко подняла сына - чтобы муж мог напоследок полюбоваться им. Ну а потом фиванец забыл обо всех, кто ждал воинов на берегу: его мысли всецело заняло другое.
Нужно будет непременно свести знакомство с братьями Адметы и поговорить с ними о Никострате. Если они первыми пойдут в атаку и сломят сопротивление азиатов, судьба всего города окажется в руках спартанцев. Диомед ни за что не хотел бы, чтобы Никострат или кто-то еще из царской семьи погиб или был взят в плен: этого они не заслужили!
К несчастью, спартанцы плывут на другом корабле и времени для дипломатии останется очень мало… а вести переговоры с такими воинами он не мастак.
Диомед вздохнул и препоручил их общую судьбу богам.
Уроки прошлого года не прошли для персов даром: теперь южную гавань защищали корабли, выстроившиеся цепью. Эллины пропустили вперед афинян, как искуснейших флотоводцев: и Диомед оказался позади, когда первые из афинских навархов вступили в бой с врагом. Скоро вода закипела, смешиваясь с кровью, и воздух наполнился воплями и скрежетом от соударения доспехов, копий и щитов. Сражение было яростным, но недолгим: в конце концов, греки прорвались, но потеряли четыре своих корабля и почти восемьсот воинов…
Персы и ионийцы вырвались из оцепления и ушли на север и на юг.
Диомед, еще дрожа всем телом от возбуждения, не мог поверить, что пережил эту схватку: подобно многим молодым воинам, видевшим, как смерть косит их товарищей.