Инкубатор
Глаза у Резиицкого были острые, видели далеко. Только разбежались у него глаза, когда он попал в подземелье.
Хотелось ничего не упустить.
Постояв под висевшим в воздухе чучелом, Резницкий огляделся и увидел нечто, тоже достойное внимания. Несколько мохнатых аборигенов медленно кружились, точно в хороводе, а рядом с видом надсмотрщика стоял гладкий. Сергей Сергеевич устремился к ним. Он оглянулся на Новикова, увидел, что тот пытается выбраться из толпы аборигентов, а потом потерял его из виду: поток бурых косматых тел хлынул к выходу. "Ну ничего, - подумал Резницкий, - Алеша пошел посмотреть, что они собираются делать, а потом вернется".
Невеселый это был хоровод. Резницкому припомнилась картинка из учебника истории: вот так когда-то в старину понуро ходили по кругу крестьянские лошади на току. Аборигены кружились, медленно переступая толстыми ногами, и время от времени по очереди наклонялись к желтому корыту, стоящему в середине.
Гладкий взглянул на Резницкого - мол, что тебе здесь нужно, и Сергей Сергеевич улыбнулся ему в знак того, что не питает никаких нехороших намерений. Движение лицевых мускулов, однако, могло показаться аборигену подозрительным, сами-то они улыбаться не умели. Во всяком случае, хоровод остановился. Резницкий отошел и стал наблюдать издали, уж очень ему хотелось докопаться до сути обрядового танца, если это действительно был обряд. Мохнатые снова поплелись по кругу, как лошади, и Резницкому в конце концов это надоело. Он уж собрался идти дальше, но тут танец кончился. Мохнатые где стояли, там и сели, видно, устали, бедняги. А гладкий наклонился к корыту, что-то потрогал жезлом, а потом с легкостью поднял корыто и полетел куда-то в глубь подземелья. Резницкий побежал за ним.
Хорошо еще, что тот, гладкий, летел не так уж быстро, отталкиваясь от земли ногами, а потом и вовсе пошел пешком. В дальнем коридоре он остановился, тронул жезлом стену, и она разъехалась, и Резницкий прошмыгнул вслед за ним.
Помещение, в котором он очутился, было залито ярким светом, а стены снизу доверху были уставлены желтыми корытцами и казались покрытыми прихотливым узором. Почему-то Резницкому припомнилась древняя мечеть в Средней Азии - там стены тоже покрывала тончайшая резьба, но, конечно, более искусная и не носившая энергетических функций.
Гладкий абориген, за которым увязался Сергей Сергеевич, поставил принесенное корытце на пол и опять что-то потрогал жезлом. Затем вокруг корытца уселись семеро гладких. Они широко раздували ноздри и слегка покачивались из стороны в сторону. Один из них при этом не забывал поглаживать по шелковистой голове зверька, сидевшего у него на руках.
Спустя минут двадцать он перестал раскачиваться и строго, как показалось Резницкому, посмотрел на своих соплеменников. Некоторое время они переглядывались - переговаривались, как видно. Лица их были бесстрастны, но Резницкий был уверен, что "кошковладелец" о чем-то яростно спорит с тем, кто принес корыто. Этот последний вдруг зажал ноздри рукой, а "кошковладелец" пихнул толстенькой ножкой корытце. Тогда его "оппонент" лягнул "кошковладельца". Они стали друг перед другом, зажимая ноздри ладонями, и Резницкий решил, что сейчас будет драка. Проворно он вклинился между спорщиками, готовый разнять их. В руке "кошковладельца" появился жезл, в следующий миг жезл уперся Резницкому в живот, в поясную застежку. Гибкая ткань скафандра прогнулась. Резницкий осторожно отвел жезл в сторону. Он уже знал, что аборигены не воспринимают улыбку как знак добрых намерений, но продолжал машинально, "неуправляемо" улыбаться. На Земле такая улыбка обезоружила бы любого недоброжелателя, но здесь была сумеречная планета Бюр, не знающая тепла и света.
Гладкие аборигены тесной группкой надвинулись на Резницкого, выставив жезлы. "Ничего они не могут сделать мне плохого, - подумал Сергей Сергеевич, пятясь к стене, - решительно ничего, ничего". Он широко развел руками, показывая, что у него нет оружия, и он готов всех их обнять как братьев по разуму, и, конечно же, в конце концов они научатся понимать друг друга, потому что Разум всемогущ.
Но те тыкали жезлами ему в живот и прижали к стене, и тут стена раздалась за его спиной, и Резницкий, быстро обернувшись, шагнул в проход. Стена сразу сомкнулась за ним.
Он еще не успел как следует разглядеть то, что открылось его жадному взгляду, но почему-то, обгоняя информацию зрительных нервов, его охватило знакомое ощущение счастья, ибо предчувствие познания Нового было для него именно счастьем.
В ярко освещенном пространстве будто кружила медленная белая метель. Но это были не хлопья снега, они двигались прихотливо и непонятно, и от этого движения у Резницкого слегка закружилась голова. Тогда он сосредоточил внимание на одном из плывущих предметов и понял, что это яйцо. Продолговатое, в два кулака величиной, в серых подпалинах, оно тихо уплывало вверх и куда-то вбок, и уже наплывали другие такие же, и уловить в этом движении какой-либо порядок Резницкий не мог. Постояв в нерешительности, он осторожно шагнул вперед - и споткнулся. Только теперь он заметил, что пол был уставлен вразброс желтыми корытцами. "Да, здесь требуется верх осмотрительности", - подумал он, подняв ногу и выбирая место, куда бы ее поставить, и одновременно изгибаясь, чтобы избежать столкновения с наплывающим яйцом.
"Надо быть очень, очень осторожным, - подумал он, - главное - не торопиться". Он прикоснулся к яйцу, Плывущему на уровне носа. Оказалось, что оно удобно умещается в двух горстях. И тут же почувствовал, что его приподнимает в воздух.
Он испугался и выпустил яйцо.
Взглянув на приборный щиток в рукаве скафандра, Резницкий заметил, что температура и влажность воздуха здесь были, как на тропиках Земли. "Ну да, конечно, инкубатор, - подумал он, - а в инкубаторе должно быть тепло".
Он дернул застежку и спустил скафандр со шлемом до пояса. Теперь его подвижность увеличилась. И он снова двинулся вперед, цепко вглядываясь в белую круговерть.
На Земле издавна стараются свести движение к прямым или к дугам окружности. Здесь, очевидно, обычай был иной.
Единственное, что смог подметить Резницкий, было то, что не все яйца проделывали одинаковый путь, они по-разному группировались и проходили над разными группами корытец.
"Так, нужна система, - подумал Резницкий, - а то глаза разбегаются". Приметив группу яиц, он пошел за ними, стараясь не терять их из виду, однако уже через несколько минут запутался. Наблюдение осложнялось необходимостью смотреть под ноги. Тут он заметил нечто новое в прихотливом танце яиц: мимо проплыл желтый предмет, похожий на волан бадминтона. Он словно бы присосался своим раструбом к яйцу.
"Ну вот что, - сказал себе Резницкий, как бы отвечая невидимому оппоненту, - я не имею права вернуться без такой штуки. Надо добыть и простое яйцо, и непростое, с воланом". И еще он подумал, что, может быть, ему удастся проследить ход развития зародыша и снять все показатели. Вон еще яйцо с воланом...
Резницкий подпрыгнул, но яйцо ускользнуло. При этом какая-то сала продолжила прыжок: Резницкий как был - полуголый, с выброшенными вверх руками - взлетел и остановился в воздухе. Внизу под собой он увидел несколько гладких аборигенов, они суетились, подтаскивали корытца. Как же он не заметил, что они подкрались к нему сзади?..
Он попробовал шевельнуть рукой, ногой и не смог. Здесь, наверху, жара была страшная, иссушающая, но Резницкий почувствовал озноб. Холодный озноб. Всегда, при любых обстоятельствах он мог управлять своими эмоциями, но теперь в него вошел ужас.