Рут кивнула – не слишком уверенно. Ее била дрожь. Сэм глубоко вздохнула и подошла к тяжелой, черной с золотом, узорчатой створке ворот. Толкнула ее, покрутила ручку – все напрасно, решетка даже не шелохнулась. Сэм чувствовала, как по всему телу у нее течет пот. За спиной раздался голос Рут – на грани истерики:
– Не ходите туда! Туда нельзя!
Сэм посмотрела ей прямо в глаза:
– Делайте то, что я сказала, – ступайте на станцию обслуживания и ждите меня там; прошу вас, Рут, это очень важно.
Она сбросила туфли, задрала юбку и принялась карабкаться вверх по решетке, время от времени оглядываясь через плечо. Рут, сотрясаясь от рыданий, семенила к станции обслуживания. Прекрасно. Теперь речь идет лишь о нас двоих. Взобравшись наверх, она замерла, оглядывая залитое солнцем кладбище. Хейса нигде не видно. Все тихо, никакого движения. При мысли о том, что придется сейчас спрыгнуть туда, она почувствовала резкий спазм в желудке. И еще сильнее – при мысли о том, что могло случиться с Марвином. Теперь уже не до конспирации – она крикнула:
– Хейс! Марвин! Марвин, ты меня слышишь?
В ответ раздалось лишь насмешливое щебетание птиц. Она представила себе Марвина – распятого на какой–нибудь могиле, отданного на съедение тараканам – и шлепнулась на гравий по ту сторону решетки, развернув колени и вытянув лодыжки, как учил их сержант Рэндалл во время бесконечно долгих тренировок. Раздался смешок. Детский – очень четкий и ясный. «Слуховые и зрительные галлюцинации могут происходить из–за ржаной спорыньи или иного растения, способного вызывать галлюцинации, – прилежно твердила она самой себе, одергивая юбку, – как, например, в деле о вилльямстонских ведьмах… »
– СЭМ!
Марвин, Господи, это же Марвин, голос донесся из аллеи справа; так кричат в полном отчаянии. Сжав в руке оружие, Сэм бросилась бегом; гравий больно впивался в голые ступни. Внезапно небо потемнело, покрыв ее мраком. Сэм продолжала бежать, не обращая на это внимания, потом вдруг осознала, что могилы вокруг нее по–прежнему залиты солнцем. Тень сконцентрировалась где–то над головой, передвигаясь вместе с Сэм, как если бы между нею и солнцем стояло какое–то препятствие… Она подняла голову и прямо перед собой увидела лицо сторожа Уэйтса – улыбаясь, оно висело в воздухе. Глаза дико вращались, а белая как мел кожа была покрыта какими–то кровянистыми кратерами. Он показал ей язык – длинный красный свистящий язык потянулся к ее волосам. Непроизвольно – исключительно от ужаса – Сэм разрядила всю обойму в широко разинутый старческий рот трупа и тут же споткнулась о какой–то корень. Упала, стукнулась головой о могильную плиту и – все еще прижимая палец к спусковому крючку – потеряла сознание.
Они склонились над ней, их сверкающие острые клыки готовы были вонзиться ей в глаза, щеки; похотливо посмеиваясь, они заламывали кисти рук, а она увязла в их слюне, словно какое–то насекомое, угодившее в паутину, и не могла сопротивляться; их щупальца подрагивали, производя при этом какой–то всасывающий звук…
– Сэм! Сэм!
Хейс пытался освободить ее; раздвигал острые как бритва нити слюны – руки у него кровоточили, отталкивал чудовищ в хитиновых панцирях, уклоняясь от полчищ острых клыков, растирал подошвой панцири, но их было так много – вот–вот, шипя от удовольствия, они схватят его, проглотят, сожрут живьем.
– Сэм! Проснись! Прошу тебя, проснись!
С невероятным усилием инспектор Вестертон приоткрыла глаза. Перед ней возникло темное лицо Марвина – расплывчатое, искаженное, залитое кровью. Марвин. Неужели Марвин тоже мертв? Она уже собиралась опять закрыть глаза, но Марвин с силой тряс ее:
– Агент Вестертон! Откройте глаза! Это приказ!
Сэм вновь подняла веки и внезапно поняла, что перед ней действительно Марвин Хейс – из плоти и крови – и он трясет ее, пытаясь привести в чувства. Чуть повернув голову, она узнала знакомый тротуар возле шоссе. С помощью Хейса Сэм приподнялась, и ей удалось сесть. Пощупав висок, обнаружила там шишку величиной с голубиное яйцо. Взглянула на Марвина. Все лицо у него залито кровью; сначала она было решила, что это ее кровь, но почти тут же увидела порезы – нечто вроде длинных царапин на лбу и на щеках, – заметила, что рукава его нарядного костюма изодраны в клочья и тоже в крови – словно все черти ада пытались затащить его к себе…
– Что произошло?
Хейс помог ей встать на ноги – ему, похоже, хотелось поскорее уйти отсюда. И тогда только она заметила, что одежда на Марвине изодрана вся, а тело покрыто ранами – чернее его черной кожи.
– Марвин! Тебе нужно к врачу…
– Потом. Ты можешь идти?
– Думаю, да; Марвин, скажи все–таки, что произошло?
Он развернул ее лицом к себе и посмотрел ей прямо в глаза:
– Сам ни черта не пойму.
Впервые она слышала из уст Марвина такие грубые слова. Возле них остановилась какая–то машина. Сэм чуть было не крикнула: «Проваливайте отсюда!» – но вовремя заметила сине–белые полоски – полиция. Дверца распахнулась, и внутри они увидели Уилкокса с Бойлзом.
– Нас вызвал Дак; какая–то старушка сказала ему, что здесь драка и… Черт возьми, что с вами случилось? – с исказившимся вдруг лицом спросил он.
– Не здесь, – коротко ответил Хейс.
Уилкокс схватил Сэм за плечи и помог ей сесть в машину. На какой–то миг она прижалась к нему, и сквозь рубашку он почувствовал, как она дрожит. Совсем не к месту подумал о том, что у нее очень нежная кожа. Как будто у них было время на подобные глупости. У парня такой вид, словно его стервятники когтями рвали. Он кивнул в сторону станции обслуживания:
– Подождите меня пару минут, схожу узнаю, что там со старушкой. Бойлз, встань возле ворот, никого не впускай и не выпускай. И стреляй после первого предупреждения.
Он быстро перешел дорогу – спасибо жаре, чертовски повезло: никто этого не видит, – переговорил с Даком и Рут и двинулся обратно. Хейс, достав из перчаточного ящика бумажные носовые платки, промокал кровь на щеках, Сэм сидела молча. Бойлз украдкой поглядывал на них, стоя на посту и тихонько отбивая ногой ритм никому не слышной мелодии. Вернувшись, Уилкокс, ни слова не говоря, сел за руль – машина тронулась с места. Глянул в зеркальце заднего вида. Сэм Вестертон выглядела уже почти спокойной – причесывалась, как ни в чем не бывало. Должно быть, эта девица просто каучуковая. Он ткнул пальцем в сторону станции обслуживания:
– Я сказал им, что Хейс – наркоман в самом что ни на есть кризисном состоянии. Рут на все лады расхваливает вас, Вестертон. Я посоветовал ей вернуться домой, принять что–либо успокоительное и завалиться в постель либо устроиться перед телевизором. С ней все будет в порядке. А теперь мне бы очень хотелось узнать, что же все–таки с вами стряслось…
Сэм коротко изложила факты, избегая впадать в подробности относительно испытанных ею весьма своеобразных ощущений. Лишенным эмоций голосом упомянув о висевшем в воздухе прямо над ней теле сторожа, она заметила на лице Уилкокса откровенно скептическое выражение. Как только Сэм закончила, заговорил Марвин Хейс:
– А я какое–то время шел и шел по кладбищу, причем чувство было такое, что иду все по одной и той же аллее, а потом сразу увидел их.
– Кого?
Едва ли Уилкокс действительно повысил голос – просто в нем зазвучало сильное внутреннее напряжение.
– Не знаю. Их было трое. Они стояли под деревом, в тени. Мужчина, женщина и ребенок. Они… сидели и что–то жевали – как на пикнике. Мне это показалось странным, и я окликнул их. Они обернулись. Солнце било мне в глаза, я не мог их как следует разглядеть; было слишком далеко, но я видел, что они улыбаются. Потом ребенок что–то бросил в мою сторону – то, что перед этим грыз. Оно покатилось ко мне и замерло на гравии. Это была ступня. Ступня белого человека, с пучком светлых волос на толстом большом пальце. А они поднялись и двинулись в мою сторону. Я услышал выстрелы и решил, что Сэм тоже попала в переделку. Как и положено, я сделал предупреждение – дважды. Они по–прежнему шли на меня. Я выстрелил. Попал – в каждого из этой троицы, в яблочко, Уилкокс, в этом я уверен.