Я приступаю к этой работе, и, пропихивая палку в пустую глазницу первого черепа, переношу его на противоположную сторону. Затем я проделываю это во второй раз, в третий и так далее. Мне очень неприятно и тягостно этим заниматься, однако почему-то я никуда не ухожу, а вновь и вновь продолжаю перетаскивать эти зловещие вместилища человеческих мыслей.
Откуда ни возьмись рядом со мной появляется какой-то неизвестный человек в надвинутой на глаза широкополой шляпе. Он стоит, завернувшись в черный, ниспадающий мягкими складками, плащ и смотрит вниз на костяное море.
— Я не хочу больше здесь находиться, — говорю я ему, — мне неприятно видеть все то, что здесь происходит. Почему я должна делать это? Я хочу отсюда уйти.
Он поворачивается в мою сторону и отвечает:
— Подумай, что изменится в мире, если ты сейчас уйдешь, а кто-то другой сразу займет твое место? Не правда ли, все останется по-прежнему — этот кто-то все равно будет стоять на мосту и точно также говорить мне, что хочет уйти.
— Да, действительно, — задумываюсь я, — ведь он должен будет точно так же страдать, как я сейчас, и будет не в силах покинуть этот страшный мост, а если и покинет, то на его место снова придет кто-то третий, которому также придется мучиться. И ничего не изменится, и это будет продолжаться вечно.
Человек в плаще утвердительно кивает мне в ответ, а я продолжаю:
— Но почему именно я? Почему? Я не согласна, я не хочу! Я ухожу!
— Но кто-то все равно будет на это обречен, так как на этом мосту всегда должен быть человек. Почему бы именно тебе не выполнить эту работу? Ведь кто-то же должен здесь стоять. Подумай!
Я тяжело вздыхаю, подцепляю очередной череп и говорю:
— Хорошо, я остаюсь.
— И ты там действительно осталась? — спросил он.
— Да, осталась. Чем, как видно, и определила всю свою дальнейшую судьбу. И вот, что я подумала в связи с этим. Если попытаться разгадать этот сон, опираясь на слова того мудреца из притчи, то получается, что мое единственное предназначение на этом свете — один за другим вернуть все долги, накопленные мной за много столетий. Ведь смотри, что я там делала: брала череп, некоторое время держала его над мостом, а потом перекладывала в другое место. Вполне логично предположить, что это действо символизирует собой некую цепь последовательных поступков, а именно: каким-то образом отыскать то, что тянется из прошлого — моего ли, или моих близких — принять это для себя, как бы заново пережить, перестрадать, а потом снова отпустить, перекладывая, однако, на этот раз уже совсем в другое место, а значит, уже и в новом качестве. Что ты об этом думаешь?
— Думаю, что ты права, хотя наверняка, прежде чем ты дошла до этого понимания, у тебя было еще несколько гипотез, которые говорили о том же самом, но как бы проще и не настолько основательно. Ведь так?
— Да, действительно.
— А значит, однажды и это последнее предположение может трансформироваться для тебя в какое-то другое, еще более глубокое и мудрое.
— И к чему все это меня приведет?
— Надо полагать, к тому, что в один прекрасный день ты переложишь все свои черепа и сможешь уйти с этого моста, так как должна будешь уступить место кому-то другому, кто также как и ты станет ворошить пыль прошлого и находить в этом прахе уже совсем другие черепа, принадлежащие только ему.
— Видимо теперь благодаря тебе я буду продолжать свой жизненный путь более осмысленно, — сказала я и улыбнулась.
Он затушил очередную сигарету и, подойдя к перилам балкона, сказал:
— И все-таки этот сон означает что-то еще, но почему-то я не могу догадаться что именно…
Он немного помолчал, глядя вниз на изредка проезжающие машины, а через некоторое время спросил:
— А как у тебя обстоят дела с воспоминаниями? Тебе удалось хоть немного продвинуться в этом направлении?
Я встала с кресла и тоже подошла к парапету.
— Да, — сказала я задумчиво, — но мне не нравится то, как я это делаю.
— В каком смысле?
— Понимаешь, я отдаюсь этому занятию целиком. Это стало для меня каким-то наркотиком — я не могу больше смотреть телевизор, читать книги, не могу, как прежде, посещать шумные вечеринки. Мне так хочется докопаться до какой-то сути всего происходящего, что я как будто бы закрываюсь от излишних посторонних влияний, которые могут отвлечь меня от этого процесса…