«Значит, это разговор с Павликом. Интересно, что это за страшная новость, в которую мне было бы так сложно поверить? Неужели, он все-таки мне изменил», — обреченно думала Ирина, продолжая не двигаясь сидеть в обитом лохматым материалом кресле. Усталость дневных забот уже стала понемногу проходить, но взамен этого, все сильнее и сильнее, нарастало чувство щемящей тоски, сковывающей душу негнущимся обручем. И вдруг, в долю секунды, Ирина увидела свою жизнь какими-то чужими глазами. Ее удивило то, как много, оказывается, сил тратила она, строя ни ей, ни Сергею ненужную семью. Как много значили для них обоих общепринятые нормы морали, заставляющие, вопреки здравому смыслу, тянуть лямку непосильного семейного ига начисто лишенного любви. Зачем им это? И Ирине стало неожиданно безразлично, что именно скрывал от нее Сергей, так как теперь только одно желание завладело ее, прояснившимися от гнета инерции, мыслями — желание освободиться от всего, чем она жила все эти годы. Ей захотелось шагнуть за порог какой-нибудь таинственной двери, где черная ночь неизведанного обхватила бы ее и унесла, убаюкивая на воздушной перине спокойствия.
Тем временем Сергей закончил разговаривать по телефону и, весело напевая любимый куплет, вошел в комнату. Вид Ирины, не снявшей плаща, заставил его вздрогнуть. Он подумал, что если она слышала весь его разговор с самого начала, то необходимо произнести речь, которую он репетировал уже несколько месяцев на случай именно таких непредвиденных обстоятельств. Это был намеренно скучный рассказ о том, как уставая на работе и не находя дома достаточно сильной поддержки, он однажды, в минуту слабости, позволил себе увлечься женой одного знакомого, что, конечно же, не является ни чем серьезным, и что об этом следует побыстрее забыть. На самом деле это была только часть правды, во второй половине которой Сергей не мог признаться даже самому себе, поскольку на измену его толкнула вовсе не трудовая усталость, а желание продвинуться по служебной лестнице, соблазнив жену начальника. Но сказать Сергей ничего не смог, так как все то, что последовало дальше, на несколько минут полностью лишило его дара речи.
Ирина, все это время безразлично разглядывающая пуговицы своего плаща, вдруг резко встала, и какой-то совсем не своей походкой стремительно пошла по направлению к окну, створка которого была чуть приотворена. Замерев на мгновение, Ирина обернулась и с легкой усмешкой проговорила:
— Прощай милый, я тебя оставляю. Наша жизнь оказалась чередой сплошных ошибок, давай же прервем этот печальный караван серых будней и не будем держать обиду друг на друга за наши общие годы взаимного заблуждения.
После этих слов она ловко подпрыгнула, сбросив на ходу плащ, и уселась на подоконник, но не в своем, нормально-человеческом обличии, а в неожиданном образе сказочного существа, похожего на большую птицу, но обладающего своей, оставшейся от человеческого воплощения, женской головой.
Ирине было хорошо видно свое отражение в глянцевой створке платяного шкафа, и она, слегка переминаясь с лапы на лапу и тихонько стуча при этом коготками по пластиковому покрытию подоконника, стала с удовольствием рассматривать красоту своих только что обретенных перьев.
— Что ты делаешь?! — превозмогая нервное остолбенение, выдавил из себя Сергей. — Сейчас же перестань так шутить.
Но Ирина вместо ответа только звонко расхохоталась, а потом, решив, очевидно, что некоторого объяснения Сергей все же заслуживает, промолвила, одновременно пытаясь крылом открыть неподатливую оконную раму:
— Я хочу быть свободна. Не вспоминай обо мне, живи как хочешь.
И уже через долю секунды в проем открытого настежь окна Сергей увидел летящую в сторону ярко освещенного центра столицы человеко-птицу, плавно машущую крыльями и почти слившуюся с темно-ультрамариновым вечерним небом.
Вся эта сцена, которую до последнего момента Сергей принимал всего лишь за злой розыгрыш, произвела теперь на него очень сильное впечатление, и он, все еще не совсем доверявший своему зрению, медленно подошел к окну и присел около лежавшего осиротевшей кучей Ирининого плаща. С улицы веяло сырой свежестью, от которой в доме становилось как-то неуютно и суетливо.
— Вот дрянь! — с мучительной обидой и отчаянием в голосе отрывисто воскликнул Сергей, после чего, схватив в охапку плащ, резко бросил его за окно и с громким хлопком закрыл створку рамы.