Я, заспанная и лохматая, появляюсь в разрезе грязной тряпки и, видя тебя, широко улыбаюсь белозубым ртом и говорю:
— Ай, кто пожаловал! Судьбу свою хочешь знать?
Я вылезаю из кибитки и, садясь прямо на землю, достаю завязанные в узелок замусоленные карты и начинаю гадать, раскладывая мудреные комбинации на мятом шелковом платке.
Глядя отсюда, я хорошо чувствую, с каким удовольствием я там гадала. Карты там являлись частью моей жизни, причем они сами были для меня одновременно и орудием труда и как бы живым существом, которое предсказывало будущее, не обращая внимания ни на какие условности и обстоятельства. Если я утверждала: «Так карты говорят», то это означало, что я сама может быть и не согласна с их мнением, но они так считают, а значит, так тому и быть.
И вот я разглядываю тебя и гадаю. А надо сказать, что я уже видела тебя и на площади, и во дворце, поэтому отношусь к тебе с особым любопытством и от этого гадаю с интересом. Я кладу на платок очередную карту и говорю:
— Ты будешь много раз на войне. Твоя жизнь пройдет в шатрах на полях сражений. В одном бою тебя сильно ранят. Это будет на той войне, которая сожжет эти земли дотла. Но ты не умрешь, а снова встанешь в строй. Ты доживешь до старости, и умирать будешь в почете, но детей у тебя не будет и провожать тебя в последний путь будут чужие люди. Богат ты будешь всегда, но счастья ты не узнаешь, и это оттого что в тебе живет тоска.
— А что ты мне скажешь о любви и женитьбе? — спрашиваешь ты меня.
Я улыбаясь достаю следующую карту:
— Ты не женишься, — говорю я смеясь, — потому что та, кого ты будешь любить уйдет по своей дальней дороге.
Я достаю очередную карту, потом еще одну, потом еще. Улыбка медленно покидает мое лицо, и я порывистым движением хочу смешать все карты, но ты останавливаешь меня и говоришь:
— Скажи мне правду, что ты увидела?
— Цыганка всегда говорит тебе правду, — заносчиво отвечаю я и начинаю снова и снова тасовать колоду и доставать одни и те же карты.
— Так по какой дороге она уйдет? — переспрашиваешь ты.
Я закусываю губы и, поразмыслив, говорю:
— Судьбы у нас с тобой разные, а карты одинаковые. Сколько ни вытаскиваю, все одно и то же.
— А ты сама-то замуж выйдешь? — спрашиваешь ты.
— А то как же, — смеюсь я в ответ, — ты моего мужа на площади видел и во дворце. Тот в красной рубахе. За него и пойду. Только детей у меня не будет. Карты так говорят.
— Ну что ж, — отвечаешь ты, — мне, пожалуй, пора.
Но я не слышу этих слов, а продолжаю класть карты:
— А мы с тобой еще увидимся, только это будет нескоро. Прямо перед той войной, что испепелит эту землю, я найду тебя сама, и мы встретимся. И потом еще раз в старости. Мы увидим друг друга, но не узнаем.
— Так карты сказали, — говорю я и немного задумчиво смотрю на тебя и повторяю, — так они сказали.
Ты протягиваешь мне кошелек с деньгами, но я отвожу твою руку и говорю:
— Нет. За это гадание я с тебя денег не возьму, потому что карты у нас с тобой одинаковые.
— Тогда возьми это, — отвечаешь ты и снимаешь с руки дорогой перстень. — Если тебе что-то от меня понадобится — помощь или деньги, то можешь мне его прислать, и я тебе помогу.
Я, улыбаясь, беру этот перстень и говорю:
— Я никогда не воспользуюсь этой возможностью, но этот подарок будет со мной до последнего моего дня.
Ты уходишь, и я смотрю тебе вслед сквозь туман.
Потом я вижу много картин о моей жизни. Как я была замужем за бойким цыганом, которого однажды убили в драке ножом, как наш табор путешествовал с места на место, уезжая от войн и непогоды, как часто при луне я ради праздного любопытства раскладывала карты, чтобы узнать, как развиваются события в твоей жизни, и как твое сердце занято той, которая ушла по дальней дороге.
Интересно, что в этом воплощении я встретила очень многих людей, которые живут сейчас со мной в одном времени. Это и мой цыганский муж, который здесь занимал в моей жизни отрезок длинной в семь лет, и цыганская бабка, которая здесь была моей прабабкой, и множество людей, которым я гадала, и которые воплотились теперь в моих разнообразных друзей, подруг, приятелей или просто прохожих.
Он прервал мой рассказ вопросом:
— Ты говорила, что я не мог быть тем священником из твоей «хромой» жизни, а тебя не удивляет насколько твое цыганское прошлое разнится с твоим теперешним внутренним миром?