что словами я бросался,словно это пятаки,и расслабленно отдалсяв чьи-то хитрые руки…
Ангел, ангел, воротися,понял я свою беду!Наперед не усомнися,я дорогу ту найду,
по которой молча, прямо,стиснув губы поползу,пальцы в кровь сотру упрямодо конца все донесу!
Только ангел не вернулсяпочему то больше мне,и от ужаса проснулсяя в поту в кошмарном сне…
Если спросит меня ангел —я лишь тихо промолчу,со слезою ком тяжелыйнезаметно проглочу.
Если
Если б мне несколько жизней прожить —Мне б режиссером в театре служить:Глазами актерскими дорожить,С актрисами нервными нежно дружить,
Публику замыслом заворожить,Братву газетную расположить,В толпе узнаваемость заслужить,За час десять судеб суметь пережить.
Но ведь и устанешь в минуты такие,Забвенья случаются годы лихие,За ними провалов кривлянья тугие,Не скроют бессилья уж вопли немые.
Нет, если несколько жизней прожить —Дальше писателем смог бы я быть:Взглядом лучистым забвенье пронзить,Чужою судьбой, как своею, вершить.
Буквы, как четки, слагаются в строки,Страстным слепцам преподая уроки.Но словом давно уж разорванным в клокиМожно ли вылечить чьи-то пороки?
Видно, не хватит бумаги на всех,И не боясь быть поднятым на смех,Все же признаться бывает не грех,Уж лучше читать, чем писать за успех.
И быть полководцем я мог бы вполне,И бодро скакать позади на коне,И точным расчетом внутри и вовнеУдары предвидеть, а бегство – вдвойне.
Предвидев, покинуть всю бодрую рать,Где каждый пока не готов умирать,Где трудно удачу за лямки пойматьИ легче бывает, как все, удирать.
Но были ж когда-то геройские дни,Кого-то на смерть поднимали они,И кто-то внушал, что они – не одни,Но то был не я, я не склонен к бойни.
Мне раны чужие страшны, как своиНе склонен я перст указать на огни,Что мальчиков жгут, словно спички, ониКак будто не братья, чужие они
Что ж дальше? Я буду оракул велик!Вещаю я мудрость веков напрямик,Я ведаю вечности путанный клик,И дрожь у любого я вызову вмиг!
Но мудрость прописана та до меня,Ее изложить попытаюсь вам я.Но, может быть, сам я не верю в себя,За что же обманом платить вам, друзья?
Затем я пребуду простым скрипачом,Я с детства у музы играл ни на чём,И музыку знал я, и что в ней почём,Но Моцарт в могиле, и все – ни при чём.
И, видимо, хлебы я должен испечь,Траву прополоть и не грядки налечь,Затем, отдышавшись, я лягу на печь —Заполнив кошелку, на зиму залечь.
Суметь запастись чтоб суметь и отдать,Я жизни исполню великую дань,Хотя и немного, но все же отдав,Себя самого наперед оправдав.
Лишь этим смогу, никому не вредив,Вернуть все долги, и, судью упредив,Попробую узкую дверцу открытьИ к правде заветной рывок совершить.
Смогу я остаться тихонько при нейИ каяться, каяться в грешной моейЗа то, что не смог сосчитать своих дней…Простите, был молод, не думал о ней…
Но зов беспокойный послышится вновьСыграет скрипач про мечту и любовьГерой полководец чужую льет кровь,И капли живые стекают под бровь,
Глаза застилая соленой водой,И горы опять восстают предо мной.Зачем то шагаю по свету такой,Упрямому компасу братец родной.
Есть в этом слове
Есть в слове «женщина» (на русском языке),особенно когда уже рожала,смысл, что не сразу виден налегке(да и вокруг их много набежало).
А между тем принюхайся, дружок,в глазах их (только) ты живой сияешь,и твое сердце, как весной снежок,от радости, растаявши, взлетает.
Всё почему? А как же, разве нет?О чем вообще стихи на свете этом?По-моему, единственный ответ —ищи ее в себе, как солнце летом.
Есть в слове «женщина» и запах, и призыв(хоть есть порой обман и невезуха),в глазах ее спасительный совет —почувствуй носом, что не слышит ухо!
Я среди женщин век свой скоротал —жена, и мать, и дочери, и проче,и вот стихи я эти начертал —попробуй ты сказать о том короче!
Желанное и очень простое
Если люблю, то независимо ни от чего,даже если меня в тебе нет.Все думают, что любовь зависит только от одного,а она другая, ей нужен не только животный ответ.