Затем менялась кровеносная система. Все сосуды — от самого крупного до крохотного капилляра — перерождались, рождая в рассудке новый уровень агонии.
Но самое страшное — оболочки внутренних органов и эпителий. Я была одета, и это усилило мои мучения, когда с меня слезала кожа. Кожа слезала пластами, рвалась, липла к обнаженной мышечной ткани. Моя одежда полностью промокла от выделений. Постоянно рвало, постоянно текли слезы — сначала обычные, потом кровавые. Кровь и слизь стекала из ушей и глаз. Когда менялась роговица, я на время ослепла, но это не имело значения, потому что боль и так ослепила меня.
Я умоляла Бога о смерти, в моей голове не осталось ничего, кроме желания прекратить пытку хотя бы на мгновение. Но я не могла ни уснуть, ни потерять сознание, ни умереть. Я хотела, чтобы хоть кто-то нашел меня и прикончил…
Боль имеет огромное значение для личности человека. С помощью боли личность можно целиком стереть. И я стерлась. По сравнению с тем, что я пережила, не имело значение больше ничего — всё казалось незначительным, пресным лицемерием. Моя личность была выжжена белым огнем.
Когда всё, наконец, закончилось, я провалилась в сон.
Мне ничего не снилось, кроме мглы. Измочаленный, истерзанный рассудок требовал отдыха.
Я открыла глаза и какое-то время не шевелилась, опасаясь возвращения боли. Но ее не было.
Медленно-медленно капала вода. Густые сумерки рассеялись, и я увидела неподалеку от себя канаву. За время пребывания тут мое обоняние привыкло к отвратительным запахам канализации. Я смотрела на волны и не шевелилась, ни о чём не думала. Мокрая, вонючая одежда липла к телу.
Наконец, я пошевелила рукой. Паралич прошёл, на сей раз пальцы меня слушались. В теле ощущалась необычная легкость.
Мне стоило только подумать о том, как выбраться, а руки сжались в кулаки. Я напряглась, и почувствовала, как цепь рвется. Она показалась мне сделанной из глины или пластилина. С недоумением я отбросила от себя измятые куски металла. Мощь и сила, о которых говорил Джеймс, и правда существовали, это даже пугало. Кляп выпал у меня изо рта сам в процессе смены тканей организма.
Потом я сняла с себя одежду. Ходить в ней теперь невозможно, потому что она напрочь испорчена. Я вышвырнула всё, что сняла с себя, в сточные воды и неожиданно увидела черный рюкзак в паре метрах от себя.
«Так они всё-таки не бросили меня?»
Я подошла к рюкзаку и открыла его. Там нашлась моя одежда, записи, деньги и документы, а еще конверт, в котором было написано:
«Не возвращайся домой и с нами тебе лучше больше никогда не видеться. Вольтури должны думать, что тебя убили. Тебе придется скрываться, чтобы выжить. Встретив любого вампира, беги — он может оказаться из клана ловцов или карателей. Постарайся не нарушать правил охоты и будь осторожна. Уничтожь послание.
Если попадешься в ловушку к карателям и не сможешь выбраться, уповай на удачу и постарайся изо всех сил дать понять, что ты не агрессивна и способна повиноваться Договору. Назовись чужим именем и говори, что не знаешь, кто тебя обратил. Если повезет и тебя не поймают на лжи, ты спасешься и сможешь жить в системе. Ни в коем случае не произноси имя Джеймса.
Ни в коем случае не возвращайся домой. Мы с Джаспером сумеем проинформировать твоих родителей о твоей смерти.
Прости меня.
Эдвард».
Сначала я вспомнила лицо своего отца, который прощался со мной, думая, что отпускает меня в Куантико. Он смотрел на меня взволнованно и немножко с гордостью. Он в последний момент увидел во мне личность. Может, тогда он подумал, что я выросла такой упрямой именно в него…
Я вспомнила, как мама плакала, когда меня едва не сбил фургон Тайлера. Она умоляла меня вернуться, называла себя безответственным родителем.
Я их единственная дочь.
Все эти годы я прожила скучно и посредственно. Моя семья ничем и никогда особенно не выделялась, я лелеяла свои амбициозные мечты втайне от родных. Мечты имеют свойство сбываться.
Я ведь говорила Эдварду, что готова к миру, который распахнется мне, если я узнаю о Договоре. Я могла отказаться участвовать в охоте на Джеймса. Я понимала, что должна теперь нести ответственность за это, но в те секунды думала только о родителях и о том, как сильно я их подставила. Мне ясно вспомнились фото на каминной полке в доме отца — все мои школьные фото с классом, свадебные снимки с Рене. После того, как мать ушла, он жил только прошлым.
Интересно, Джаспер способен успокоить и проконтролировать даже чувства, вроде отчаяния от потери единственной любимой дочери? Надеюсь на это…
Я переоделась и немного размялась, привыкая к ощущению бесконечной легкости и силы. Ничего, кроме этого, не изменилось. Правда, если я сосредоточу внимание или сконцентрируюсь, то вижу больше и способна двигаться быстрее. Странно, но ничего по этому поводу я не ощутила, кроме легкого облегчения.
Увидев впереди в тоннеле решетку, через которую стекала гнилая вода в канаве, я направилась к ней. Оттуда веяло соленой водой и чистым воздухом.
Я подошла к решетке и выбила ее рукой. Она с грохотом упала в вечерние сумерки и плюхнулась в мелководье. Я прыгнула следом. Мне открылся вид на огромное озеро. За ним в дымке марева колыхался холмистый, пустынный горизонт. Автострада виднелась далеко слева от меня. Шоссе протекало вдоль голой, песчаной местности, где изредка рос сухой кустарник и кактусы.
Надев на голову кепку и перевязав низ лица банданой, я аккуратно вышла из тени. Главное — не смотреть на солнце. Оно как раз постепенно гасло на западе. Мне было очень жарко, воздух казался сухим и обжигающе горячим.
«Я помню это озеро, мы были тут с классом в походе. Шоссе идет из Финикса на север… Нужно только добраться до указателя».
Не было и речи о том, чтобы оставаться на юге.
Я не использовала свое умение очень быстро бегать, потому что не знала, кто сейчас может меня видеть. Так что я осторожно побрела вдоль берега к шоссе. К тому времени, как я доберусь до Форкса, Каллены покинут особняк.
Мне не верилось, что Эдвард оставил меня. Не верилось, что теперь я сама по себе. Я хотела точно убедиться в том, что мне уготовано. К тому же, старый дом в глубине леса — единственное место, казавшееся мне безопасным и спокойным.
Это чувство вернулось ко мне, ощущение, будто я — тень. Ощущение, будто я тут чужая, не принадлежу никому и ничему. У меня отныне нет ни привязанностей, ни родины. Только стремление бежать и прятаться.
Чувство пустоты, обрушившееся на меня, казалось колоссальным. Словно после конца света я оказалась единственной, кто выжил, и в мире воцарилось бесконечное молчание.
Над головой медленно плыли каскады колючих, ледяных звезд. Солнце быстро зашло за горизонт. Впереди пустыню пронзало асфальтовой стрелой идеально ровное шоссе, ведущее к повороту на Вегас.
***
Мой путь пролегал по прямой сквозь прозрачно просматриваемую местность. При этом на пути мне постоянно попадались небольшие городки и остановки с мотелями. Я не привлекала к себе внимания. На свете полным полно людей, путешествующих на юге автостопом. Это дешево и удобно.
Первые сутки я не думала об охоте. Было странно шагать без устали, рассматривая окружающий пейзаж. В самые жаркие часы дня солнце становилось невыносимо, и я пряталась в первом попавшемся укрытии. Например, часа два могла провести в придорожной забегаловке.
Приближалось время жажды, и я понимала, что лучше мне начать охотиться в здравом уме. Я пока ещё не умею себя контролировать. Если сильная жажда застанет меня в людном месте, я вполне могу кого-то прикончить, потому что большой силой воли я не отличаюсь.
Ночью после первых суток я сошла с шоссе и решила двигаться по пустыне строго перпендикулярно ему. Тут должно обитать немало койотов. Мне совершенно плевать, какова их кровь на вкус. Если я хочу выжить и не хочу, чтобы пострадали люди, придется питаться пока так…
Идти пришлось долго. Я чувствовала себя растерянной. Физический интеллект никогда не был моей сильной стороной. Я не знала об охоте ничего — ни как выслеживать зверя, ни как нападать на него. Я еще не разбиралась в запахах, но неожиданно мне показалось, что в воздухе появился запах псины. Метрах в двухстах от меня стоял, навострив уши, небольшой койот. Я помню, что на людей они почти не нападают и, вообще, дичатся нас. Койот смотрел на меня очень настороженно, а потом неожиданно дал стрекача.