- Ладно. Мне что - жалко? - Витька, два раза промахнувшись, сунул сверток в карман брюк и с трудом выбрался из мягкого матраса. - Ну, бывай. Попылю... А то Томка панику разведет.
В комнате Одноногий по-прежнему спал мордой в кильке. Колям, неторопливо потягивая из стакана вино, молча кивнул на прощание. Витька с трудом попал в рукава куртки, переложил сверток во внутренний карман.
- Возьми на дорожку, - Леха сунул ему в боковой карман непочатую бутылку "Столичной".
На улице солнце ударило Витьке в глаза. Прохладный воздух, сменивший затхлую прокуренность Лехиной хаты, на секунду заставил его задохнуться. Подержавшись за калитку и немного придя в себя, Витька вышел на улицу...
3
Тамара, как, наверное, все женщины, не сидела спокойно за столом, поминутно вскакивала, выключала закипевший, шипящий чайник, кормила мальчишек, а потом выгоняла их из-за стола - Димку готовить уроки, а Валерку убирать в комнате игрушки, подливала бабке Мане чай и в перерывах между бесконечной суетой успевала поесть и чокаться с мужем рюмками.
После третьей рюмки Витьку окончательно развезло. Кухня, правда, уже не вертелась, но глаза стали совершенно неуправляемыми и временами глядели в двух направлениях сразу.
На другом конце стола что-то скрипела бабка Маня, не очень разборчивое и наверняка неинтересное. Ей, как всегда, налили на самое донышко, но она и это не выпила, только попробовала самую капельку. Выгодная бабка! Экономная! То и дело она давилась картошкой, надсадно кашляла, и сидевшая рядом Тамара осторожно хлопала ее по костлявой спине. В тарелке перед Витькой застыла картошка, и капли масла на ней превратились в желтые бусинки.
Тамара тоже заметно охмелела, уже не вскакивала, сидела сгорбившись, положив руки на острый подбородок.
- Витка, а, Вить, помнишь, как у нас было, когда мы только поженились? Ведь мы счастливы были... Мы были нужны друг другу. И ведь люблю я тебя, гада, - судорожно выдохнула она. - А порой терпеть не могу. Так бы и мотырнула вниз по лестнице...
- Да, Томша, да... - плохо соображая, поддакивал Витька. - Мы им еще покажем... Черная полоса... кончится...
И он снова налил себе и ей, а потом долго тряс бутылку над своей рюмкой, выдавливая последние капли, и, конечно, уронил ее. Брызнули осколки синей рюмочки.
- На счастье... счастье, - бормотал Витька, подбирая осколки со стола и пытаясь сложить их в целую рюмку.
Потом он вдруг очутился в постели, почему-то уже раздетый, до подбородка закрытый одеялом.
Шторы были отдернуты и в комнате плавал сумрак, когда видно вроде отчетливо, но все кажется незнакомым и чужим, словно попал не в свой дом. Из-за неплотно прикрытой двери пробивалась полоска света и слышался раздраженный голос Тамары, укладывающей спать пацанов.
Во рту было шершаво, кружилась голова, но вставать и идти за водой не хотелось, а звать Тамару нельзя, потому что ребятишки, наверное, уже засыпают. Полоска из-за двери погасла, но темнее от этого не стало. Скрипнула дверь и вошла Тамара. В руке она что-то держала и вытягивала руку далеко вперед, словно боясь приблизить к себе это.
- Что это? - спросила она, подходя к кровати.
Это был тугой газетный сверток. Два сочных лимончика, как сказал Леха.
- Это... - с трудом проговорил Витька.
- Ты куртку повешал мимо вешалки, - ровным голосом продолжала Тамара, неподвижно стоя возле кровати. - Я стала поднимать, а оно вывалилось из кармана.
Она замолчала. Молчал и Витька. Он лежал и даже не пытался ничего придумать. Мысли не мельтешили, ища выхода из положения, в голове вообще не было мыслей, одна лишь наполненная тошнотой и кружением пустота.
- Что это? - повторила Тамара. Она вся была какая-то окаменевшая.
- Это... это...
Пустота и нет мыслей, а может, их никогда и не было, может, он до сих пор лишь воображал, что думает, и только теперь, в минуту пьяного прозрения понял, что у него никогда не было мыслей.
- Это деньги, - сама ответила Тамара. Двигаясь, как заводная кукла, она развернула газету, и в сумраке, в котором еще все видно, зажелтели пятидесятитысячные. - Много денег. Я никогда не держала в руках столько денег. Откуда они?
- Это... это деньги...
- Я вижу, - спокойно, слишком спокойно сказала Тамара. - Откуда?
Сказать правду? Но лопалась версия с днем рождения заведующей, дальше тянулась ложь с обещанием не водить компанию со старыми приятелями и многое, многое другое. Соврать? Но что можно соврать, когда у него нет и даже вообще не было мыслей?
И тут Витьку осенило...
4
Витька вошел через задние двери в магазин. Бодрый навеселе. Было полдевятого утра, а бодрый он оттого, что, встав, похмелился стопочкой водки, которую долго и тщательно прятала от него Тамара, и когда он сегодня встал - желтый, помятый, с сосущей тошнотой в животе и опухшими глазами, выдала ему по такому случаю.
Из-за спины в открытые двери магазина щедро вливало свет взбирающееся на небо солнце, а пока он шел на работу, под ногами похрустывали замерзшие за ночь лужи.
"Гастроном" был в конце улицы, носящей звучное имя Чайковского, где жил Витька. Открывался он в девять, так что Витька на работу явился без опоздания. Он был сегодня хорошим. Он собирался быть хорошим весь день, чтобы не вспомнили о вчерашнем самовольном уходе с работы, но быть хорошим ему не дали.
Войдя, он тут же напоролся на заведующую Инну Константиновну. Она словно специально ждала Витьку у входа невысокая, молодящаяся женщина далеко за сорок, всегда густо накрашенная, с неуклюже-толстыми ногами и крутыми бедрами. Она стояла в белом расстегнутом халате, из-под которого выглядывало платье с богатой вышивкой, уперев руки в бока и уставив на Витьку недобрый взгляд выпуклых коричневых глаз с золотыми искрами.
- Здрасьте, Инн Константинна, - опустив голову, пробормотал Витька, собираясь прошмыгнуть мимо нее. Но не вышло.
- Явился, голубчик! - Инна Константиновна не переменила позы, только глаза выпучились еще сильнее. Голос был нарочито-неприятный, с визгливыми нотками. - Ты что, думаешь, работать мы за тебя будем? А?