— Скажите, а Егор Яковлев порядочный человек?
— Безусловно.
И опять долгая пауза, а затем реплика:
— Да, пожалуй.
На том мы и расстались. Для меня стало еще очевиднее, что есть люди, которые внимательно следят за каждым моим шагом. Честно говоря, надоело быть под колпаком — будь то при тоталитарном режиме, будь то при демократическом, будь то при путинском.
Итак, я начал создавать партию. Саму идею многие встретили с энтузиазмом. Провели съезд. Получили приветствие от президента. Но тут кому-то в окружении Ельцина прискакала в голову гибельная идея создать две верхушечные партии, организуемые властью. Одну — во главе с председателем правительства Черномырдиным, другую — во главе с председателем Думы Рыбкиным. Не могу с уверенностью сказать, было ли это предложение злонамеренной провокацией, но объективно реализация этого замысла привела к подрыву и расколу демократических сил. Удар по демократии был нанесен серьезный. Резко сузились возможности и моей партии. Надо было начинать все сначала.
В конечном счете, обе верхушечные партии на выборах 1999 года сошли с политической арены, как это и прогнозировалось в моих выступлениях в самом начале их образования. Я вообще не верю в жизнеспособность верхушечных партий. В этих условиях продолжал настаивать на том, что другого пути спасения демократической ориентации России, кроме объединения всех демократических сил в единую партию демократического содержания, нет.
24 ноября 2001 года состоялся Учредительный съезд объединенной социал-демократической партии России. В мае 2002 года партия была официально зарегистрирована. Я ушел из руководства партией, оставшись членом Политсовета, хотя основной костяк новой партии составили члены Партии социальной демократии, лидером которой я был.
Обстановка на телевидении усложнялась. Финансирование снижалось. На одном из совещаний у Черномырдина выяснилось, что денег на следующий, то есть 1995 год будет выделено всего на четыре часа вещания. Я не мог согласиться с этим безумием. Не для того пришел в компанию, чтобы довести вещание до четырех часов в сутки. Подобная акция объективно была направлена против Ельцина, поскольку вела к сужению демократического влияния на общественное мнение через телевидение.
Вот почему в начале марта 1994 года я обратился к Борису Николаевичу с предложением об акционировании «Останкино», аргументируя свое предложение тем, что телевидение нуждается в качественном рывке, но при нынешнем финансовом обеспечении такого рывка достигнуть невозможно. Кроме того, техническое оборудование изношено до предела. Молодые и талантливые журналисты не хотят работать на первом канале из-за нищенской зарплаты. Я писал также, что финансовый капитал склоняется к идее акционирования канала и готов участвовать в этом.
Записка была встречена с осторожностью, особенно верхушкой правительства. Но предложение зажило своей жизнью, идея закрутилась и требовала того или иного решения. Кстати, в самой компании уже лежало несколько проектов образования на базе «Останкино» акционерной компании с контрольным пакетом акций у государства, разработанных еще до моего прихода на телевидение. «Останкино» стали навещать бизнесмены, банкиры с предложениями о реконструкции компании, о возможных изменениях в схеме ее финансирования. Подобные сигналы получил я и от работников администрации президента. Из предпринимателей особенно активен был Борис Березовский. Он принес мне список возможных акционеров — руководителей крупнейших банков. Разработка нового проекта шла долго и тяжело. Трижды по этому поводу я ходил к Черномырдину, дважды — к Ельцину. В правящем эшелоне в идее акционирования сомневались все, но денег на содержание государственной компании все равно давать никто не хотел. На одной из встреч я сказал Черномырдину:
— Профинансируйте хотя бы четырнадцать часов в сутки, и я прекращу разговоры об акционировании.
Но все мои увещевания и призывы разбивались о глухую стену, даже тоненьким писком не отзывались. Только однажды, когда я был особенно настойчив и политически обострил оценку ситуации, Черномырдин схватил телефонную трубку и сказал министру финансов Дубинину:
— Ты сможешь выделить дополнительные деньги на содержание первого канала?
— Нет, не могу.
— Почему?
— Денег нет.
— Но это политически необходимо.
— Тогда разрешите напечатать деньги.
— Я тебе напечатаю, — пригрозил премьер и положил трубку.