Пришедший ему на смену Виктор Черномырдин поначалу пытался, по моим наблюдениям, найти точки соприкосновения со старой номенклатурой, но из этого ничего не вышло. Его просчетом оказалась финансовая политика, направленная на создание крупных коммерческих банков за счет бюджетных средств. Они должны были стать локомотивами экономического развития, но этого не произошло. Деньги потекли за рубеж, началась массовая коррупция в системе государственного управления. Бездумной оказалась налоговая система, которая задушила даже хилые росточки малого бизнеса и фермерство. Правительство Черномырдина так и не смогло осилить простую истину: чем ниже налоги, тем богаче человек и общество, тем сильнее государство.
Та же судьба, что и Егора Гайдара, постигла и Анатолия Чубайса. Возможно, что приватизацию можно было осуществить точнее, осторожнее, сопровождая ее активной работой с общественностью. Но как бы то ни было, приватизация открыла путь к частной собственности, что, в сущности, и вызывало злобную реакцию «вечно вчерашних», равно как и всех, кто продолжает исповедовать иждивенчество.
О времени Ельцина написаны десятки книг и сотни статей. В них много всякого и разного — предвзятостей, обид, обвинений, но и объективных оценок. Он был удобен для критических упражнений, очень часто подставлялся, в том числе и без всякой нужды, из-за размашистости характера и природной склонности, я бы сказал, к простецкому самовыражению. В его характере немало лишнего. Он бывал слишком доверчив и слишком недоверчив, слишком смел и слишком осторожен, слишком открыт, но всегда был готов временно уползти в раковину. Азартен и напорист. Игрок, одним словом, но преимущественно в экстремальных ситуациях.
Ельцин оказался непомерно стойким к разухабистой критике со стороны ошалевших от своеволия и безответственности некоторых парламентариев и журналистов, хотя я знаю, что он тяжело переживал несправедливые упреки и грязноватые наветы. Его терпимость к критике такого рода переходила все разумные пределы. Можно вкривь и вкось, так и сяк ругать Бориса Николаевича, но, к его чести, он свято верил в созидательную силу свободы слова. Никого не одернул, хотя бы порой и стоило. В этом смысле вел себя точь-в-точь как Николай II. Что только не писалось, не говорилось, не карикатурилось свободной прессой царской России о последнем императоре! Терпел, не обращал внимания. Дотерпелся… Впрочем, правильно поступал Ельцин. Ветер носит, караван идет. Шел Борис Николаевич одышисто, похрапывая, но шел вперед, а не назад.
Лично я всегда относился к Борису Ельцину сочувственно, по принципу — не позавидуешь. Только с его характером и можно было забраться на танк, на котором приехали большевики оккупировать Москву, и с этого танка призвать народ России к борьбе с реваншистскими силами. Я согласен и с его решением о разгоне Думы в 1993 году, иначе пришла бы снова на нашу землю гражданская война. Тем самым Ельцин практически спас страну от нового национального позора.
Но есть у Ельцина большой грех — чеченская война. Говорят, что кто-то подвел его, а некто обманул. Возможно, и так. Но ответственность за содеянное лежит на президенте — и по должности, и по совести. Президент признал свою ошибку — это разумно. Однако в любом случае, рассуждая о Горбачеве и Ельцине, необходимо помнить о том, какие завалы прошлого — в экономике, политике, психологии — приходилось им преодолевать.
Прерву ход своих рассуждений словами из того же Гоголя. Они удивительно уместны.
«Но оставим теперь в стороне, кто кого больше виноват. Дело в том, что пришло нам спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже, мимо законного управ- ленья, образовалось другое правленье, гораздо сильнее всякого законного… И никакой правитель, хотя бы он был мудрее всех законодателей и правителей, не в силах поправить зла, как ни ограничивай он в действиях дурных чиновников приставлением в надзиратели других чиновников. Все будет безуспешно, покуда не почувствовал из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстанья народов, вооружался против [врагов], так должен восстать против неправды. Как русский, как связанный с вами единокровным родством, одной и тою же кровью, я теперь обращаюсь к вам. Я обращаюсь к тем из вас, кто имеет понятье какое-нибудь о том, что такое благородство мыслей. Я приглашаю вспомнить долг, который на всяком месте предстоит человеку. Я приглашаю рассмотреть ближе свой долг и обязанность земной своей должности, потому что это уже нам всем темно представляется, и мы едва…»