Глаза юноши загорелись недобрым огнём. Он закусил губы и сжал кулаки. Иван Нос закивал головой.
— Когда-нибудь ты послушаешься отца так же точно, как послушался сейчас, — сказал он многозначительно, — не время теперь сводить счёты. Неужто отец ничего тебе больше не поведал?
— О! Он говорил мне о многом: о нашем роде, который со времён дедов и прадедов славился отвагой, о том, что из нашего рода выйдет ещё немало рыцарей, борцов за правду и веру, защитников слабых и угнетённых; завещал идти по его стопам, не поддаваться наговорам, не брать богатых подношений, а коли захочу узнать, по какому мне пути в жизни следовать, то я должен поехать со всем своим добром к князю Ивану в Руду, В день смерти к нему зашли несколько кметов и Коструба. Они долго держали о чём-то совет, а перед уходом все ко мне приглядывались, а один из них молвил: «Боярин сказал правду!» Потом поклонились и ушли. В тот день и отец умер. Бот и всё, что я знаю. Может быть, Грицько и Коетрубе известно больше…
Старый князь, потягивая мёд, долго ещё глядел, на догорающий костёр, наконец, проведя почему-то рукой по глазам, опустил её на голову юноши.
— Ты, наверно, сынок, диву давался, с какой стати при первой же встрече я начал с проповеди, верно?
— О нет, отец мне о том же не раз говорил.
— Потому так я и начал, чтобы ты вспомнил и поверил, что между твоим отцом и мною был договор: воспитать наших детей вместе, коли один из нас умрёт. Мои сыновья уже взрослые, старший при дворе князя Сигизмунда Кейстутовича, младший — при великом князе Витовте. Твой брат погиб во время заговора против Свидригайла, борясь с угорскими разбойниками, напавшими на убегающего князя. Напрасная смерть, конечно. И всё-таки до сих пор русины возлагают все свои надежды на князя Свидригайла. У меня осталась только четырнадцатилетняя дочь Мартуся, увидишь её в Руде. Твой покойный отец поручил мне тебя, а я пошлю тебя к дяде Михаилу в Луцк. Там ты будешь делать всё, что он скажет, ведь он тоже в нашем союзе. Почему так, а не иначе, узнаешь от него самого, коли он убедится, что тебе можно уже об этом сказать, либо от меня, когда возмужаешь. А ежели погибнет Михайло Юрша и умру я, то тебе обо всём расскажут и сама жизнь, и мои два сына. Ибо они и ты должны выполнить наш завет.
Юноша слушал речи князя с раскрытым ртом, но толком понял лишь то, что отцы задумали что-то большее, неслыханное доселе и ему тоже придётся принимать в этом участие. И сердце затрепетало в молодой груди.
II
Два дня спустя по дорожкам большого сада в Руде прохаживалось двое: Андрийко и небольшого роста кругленькая, румяная, как яблочко, и чёрная, как грач, четырнадцатилетняя девочка. Андрийко был в короткой синей поддёвке, отороченной куньим мехом, в рубахе малинового шелка, с обшитыми золотым галуном широкими, сужавшимися к низу рукавами и в такого же цвета коротких и узких суконных штанах, заправленных в жёлтые до колен сафьяновые сапоги с длинными носами и высокими каблуками. Кунья шапка и дорогой, украшенный кораллами кинжал в ножнах, выглядывавший из-под кафтана, дополняли его наряд. И хотя крой был не русский и не западный, хоть и не пестрел яркими красками, которыми увлекались в тот век, а всё-таки производил на юную подругу глубокое впечатление. И девочка всё время поглядывала то на красивое убранство Андрия, то на свой кожушок и простенькое платьице, что надела на неё няня, и грустно покачивала головой, и тогда её кудри спадали на большие чёрные глаза.
Утро выдалось чудесное, погожее. Золотая. листва покрывала землю толстым ковром, с оголённых веток время от времени на неё падали, сверкая на солнце, точно жемчужины, капли росы. Казалось, тёплое солнышко, прежде чем уйти на далёкий юг, хочет ещё раз ласково оглядеть эту грустную землю теней и холода и улыбнуться ей на прощанье. В его лучах сияли и веселье и грусть, та тяжёлая, глубокая грусть полесской осени, которая, закутавшись в туман, неторопливо шагает по ледяным топям болот, по размокшим мостам и стоячим водам, чтобы в конце концов бесследно утонуть в чёрном сосновом бору.
— Почему ты, Мартуся, нынче такая молчаливая? — спросил Андрийко. — Вчера весь день шутила, щебетала, прыгала, как воробей на жёрдочке, а нынче словно муху проглотила?
— Потому что вчера ты был каким-то таким… своим, как дядя Микола или отец, в обычной шапке и простом кафтане, в таком, каком ходят у нас… А нынче совсем другой… и кафтан, и рубаха, и шапка… точь-в-точь как рассказывала няня…
Мартуся смешалась и умолкла. Андрийко засмеялся, наклонился к девочке и обнял её.