Выбрать главу

И Андрийко стрелой пустился в усадьбу.

Смеркалось. Унылый осенний день умирал на западе. В окнах кухни горел огонь, видимо, готовили ужин. У ворот псари спускали с привязи собак на ночь. Таинственно чернели крыльцо и неосвещённые покои Офки.

Точно вор, он прокрался в свою комнату. Со стула у дверей поднялась белая фигура и тихо промолвила:

Паии ждёт вас у себя ужимать, — и, указав рукой на двери в противоположной стене, исчезла, точно привидение. Это была горничная Офки. Андрийка остался один.

Он посмотрел в сторону, куда указывала горничная, и, к своему великому удивлению, различил далёкий отблеск красноватого огня или лампады. Он направился туда.

В стене, где до сих пор он не замечал никакой двери, оказался открытый проход. Что-то, как клещами, сдавило ему сердце и лишило упорства и уверенности. Он с трудом переступил порог и… замер в немалом удивлении и восторге.

В красноватом свете горящего камина, на низеньком, устланном коврами и подушками ложе, задумчиво глядя в огонь, полулежала-полусидела Офка. Нежное очертание её профиля отчётливо вырисовывалось на тёмном фоне сумерек, подобно великолепному шедевру итальянских мастеров. Лёгкая, полупрозрачная муслиновая накидка не скрывала её коротенькую — от половины груди до колен — кармазиновую тунику без рукавов, с глубоким вырезом на груди и разрезами с боков. Ослеплённый сказочным явлением красавицы, Андрийко стоял как вкопанный и, задыхаясь, схватился за грудь.

Офка подняла голову и посмотрела на юношу.

— Добрый вечер, Андрийко, — сказала она вполголоса. — Ты вернулся? Иди! Ужин ждёт!

И протянула ему полную, белую, как алебастр, пахнущую амброй руку.

— Офка, — быстро и бессвязно заговорил Андрийко, задыхаясь от волнения. — Офка, сердце моё! Дивись или пугайся нахальству твоего гостя, но прости. Не в силах я бороться с твоей манящей красотой, с огнём, что бушует в моём сердце. Ты одна, одна можешь утолить его жажду, подарить мне цветок любви, любви, которой молюсь и вечно буду молиться и молился ещё там в Луцке, когда, как сумасшедший, отталкивал от себя счастье. Стань моею, Офка, если не хочешь видеть меня мёртвым или потерявшим рассудок.

Он обнял её белые круглые колени и целовал их как безумный. А на устах Офки расцвела неземная улыбка. Её рука нежно обняла шею юноши, силясь поднять его.

— Встань, любимый, — сказала она. — Встань, мне стыдно, мои колени голы, моя одежда в беспорядке, слуги ушли спать, мы одни! Неужто ты захочешь использовать свою силу?

— Как! — воскликнул юноша. — Ты отвечаешь так на мои слова, а они лишь тень моих чувств?

Нет, не так. Улыбка на её губах стала шаловливой, рука отбросила муслиновую накидку, и белые, как слоновая кость, налитые груди полонили взор юноши.

— Знаешь, Андрийко, что я вызвала у тебя зельем горячку, чтобы ты не уехал? — спросила она голосом избалованного ребёнка. — Да, потому что я хотела тебя держать при себе, у моей груди, у моих губ.

— Ах!

Быстрым движением она охватила шею юноши, привлекла его к себе, и уста их слились в долгом первом поцелуе. Тело Офки, точно вынутая из воды рыба, извивалось и дрожало. Туника расстегнулась, белые упругие груди, трепеща от желания, от страсти, от жажды любви манили, и пьяные уста юноши припали к ним, как жаждущий путник к землянике.

И всё завертелось в бешеном вихре безумной страсти…

XXVIII

Со всей пылкостью молодого, страстного и сильного мужчины отдался Андрийко новому для него наслаждению. И Офка только теперь переживала весну своей жизни. Единым их желанием, стремлением, единой целью было насытиться самому и дать другому вкусить до дна то наслаждение, которое раскрывает молодым любовь.

Точно чудесные, звёздные сны, проходили дни и ночи, недели и месяцы. Более опытная Офка умела всегда вводить в любовные утехи что-то новое и была неисчерпаема в своих ласках, рассказах и шутках, одним словом — не допускала в буйный цветник их сердечных желаний самого страшного врага — скуку. Птичка неизменно находила новые пески любви, и её трели и переливы неизменно наполняли ухо чудесной новой гармонией, складом, красотой. Неизменно кипела молодая кровь, а находчивость любовницы всегда умела вызвать сладострастную пляску.