В гостиную вошел Иван, а следом за ним некий молодой человек в чрезвычайно странной куртке, которую носят обыкновенно художники и вообще люди искусства. Широкий платок с какими-то невиданными цветами внабивку был небрежно повязан на его шее. Сапоги без калош покрывали пол грязными разводами растоптанного снега. Внешность же молодого человека, одетого столь странным образом, была еще более удивительной. Взлохмаченные и давно не стриженные волосы длинными завитушками спадали на плечи, а острая борода и аккуратные усики делали его облик похожим на Христа. Сходство сие придавали также впалые щеки с нездоровым румянцем и глаза, горевшие внутренним светом, словно свечи в церкви. Это был не кто иной, как Ванюшин товарищ, художник Родион Ломакин.
Увидев Ломакина, Софья вдруг вспыхнула и густо покраснела, что, впрочем, ей чрезвычайно шло.
— Здравствуйте, господа, — поспешно поклонился Иван присутствующим и кинулся к Аглае Ивановне. — Тетушка! Ну что же вы со мною делаете, а? Ведь без ножа режете, право слово! — в сердцах вскричал он.
— А что случилось, друг мой? — сделав удивленное лицо, спросила Аглая Ивановна.
— Так ведь мы же с вами договаривались, тетушка, — крайне волнуясь, тихо сказал Иван. — Я нынче иду на бал к графу Драчевскому, — несколько громче, чем до того, объявил он, мельком оглядывая присутствующих за столом с гордым видом, — а потому мне надобен тот фрак, что остался от вашего мужа.
— Да не волнуйся ты так, Ванечка, — заулыбалась Аглая Ивановна, прекрасно помнившая, что племянник пойдет на бал, и заранее наказавшая прислуге не давать ему фрака. — Я приказала Дуне его почистить и обновить.
— Но Дуня мне фрак не дает! — воскликнул Иван.
— Так ты скажи, что я разрешаю, — спокойно заявила Аглая Ивановна. — А теперь присядь и посиди с нами. А, вот и Родечка с тобою пожаловал. Тоже небось хочет чайку попить, — обратилась тетушка к стоявшему поодаль художнику.
— Благодарю покорно, — несколько смущенно ответил тот.
Тетушка хоть и была с золотым сердцем, однако, как и все мы, когда дело касается наших интересов, несколько переступала через приличия. Вот и сейчас она вознамерилась показать миллионерше, жадно смотревшей на Ивана, нарочно посаженного прямо напротив нее, насколько в хорошую сторону отличается ее примерный племянник от других молодых людей, хотя бы от художника.
— Что, Родечка, дела твои с рисованием не шибко хорошо идут? — несколько высокомерно спросила Аглая Ивановна Ломакина.
Тот лишь хмыкнул куда-то в шейный платок.
— Невозможно же враз стать знаменитым! — неожиданно вступилась за художника Софья. — Даже будучи чрезвычайно талантливым.
— Благодарю вас, Софья Семеновна, но я и сам могу себя защитить, — сказал Ломакин. — К сожалению, до настоящего таланта мне далеко, вот и приходится жить впроголодь и ютиться на чердаке.
Сказал он это совершенно будничным тоном, нисколько не жалуясь и не гордясь своею нищетой, как это делают иные начинающие художники и вообще люди творческих профессий.
— Очень хорошо, Иван Иваныч, что вы пришли, — обратился генерал к своему бывшему секретарю. — Мне надобно посоветоваться с вами по одному чрезвычайному делу. Кстати, прошу любить и жаловать, Аделаида Павловна Земляникина.
Иван посмотрел на купчиху своими голубыми, широко раскрытыми глазами, подошел и поцеловал протянутую руку.
— Иван Иванович Безбородко.
— Ну пойдемте, друг мой, пойдемте в мой кабинет, — заторопился старичок.
Он подхватил Ивана за локоть и спешно увел из гостиной. Софья также увела Ломакина в дальний угол комнаты показывать свои этюды, писанные ею красками на природе.
Оставшись один на один с тетушкой, Земляникина тотчас придвинулась к Аглае Ивановне и тихо заговорила:
— Каков ваш племянник, однако! И на балы бегает, и ручки дамам целует. А темперамент-то, темперамент! Давеча, как он вбежал, я так и обмерла. Точно шиллеровский разбойник. Я недавно в театре пьесу смотрела, мне очень понравилось.
В то время как миллионерша интересовалась Иваном, Софью до чрезвычайности волновало мнение Ломакина насчет ее этюдов. Художник долго и придирчиво разглядывал рисунки, то отходя, то подходя совсем близко и совершенно при этом не обращая внимания на Сонечку. Та же, напротив, испуганно глядела на Ломакина блестящими от волнения и любви глазами.
— Ну что вы скажете о моих набросках? — не выдержав длительного молчания, спросила Софья.
— Скажу, что они пусты, — безапелляционно объявил Ломакин.
Девушка вспыхнула и с вызовом посмотрела на художника: