Тетушка уже собрала Ивана на прогулку, и он стоял в прихожей перед дверью, готовый выходить, похожий на огромный сверток, какой обыкновенно бывает у торговок горячими пирогами, берегущих тепло выпечки. Тетушка собралась одеваться сама, как вдруг ударил колокольчик, извещавший о приходе посетителя.
Иван поспешно открыл дверь. На пороге стояла Лиза. Это была невысокая девушка восемнадцати лет от роду, миловидная, с бледными сероватыми глазами, у коих края были опущены книзу, отчего казалось, будто Лизонька все время просит о чем-то. Иван называл эти глаза просительными. Бледное лицо ее казалось несколько широковатым, с носом-пимпочкой. Привлекательность же Лизе придавали пушистые, будто бы воздушные белесые волосы с локонами по щекам, естественным образом вьющиеся и придававшие девушке сходство с альпийской овечкою. Одета она была просто и даже несколько старомодно, но все равно удивительно аккуратно, как только может быть одета следящая за собственным гардеробом дочь небогатых родителей. Выражение лица Лизоньки всегда было удивительно наивным, прямо до глупости, что, впрочем, даже ей шло.
— Я… я к тебе пришла, — немного заикаясь от волнения, проговорила Лиза, оглядывая огромную, закутанную во множество одежек фигуру Ивана.
— Вот и хорошо! — воскликнула выходя тетушка, которой страсть как не хотелось идти на улицу, да еще и в морозец, что приударил с самого утра. — Вот и погуляйте.
Хотя тетушка грела себя надеждою, что устроит счастье своего единственного племянника с миллионщицей-купчихою, но старалась провести предприятие помягче, чтобы не задеть тонкие струны души племянника, как она сама себе изъясняла.
Молодые люди вышли из парадного подъезда и двинулись через мостик вдоль Крюкова канала в сторону Никольского собора. Иван чувствовал некоторую неловкость перед невестою за то, что уже месяц как вернулся в Петербург, да все не мог навестить ее. Мешала то болезнь, а перед этим суматошная дружба с графом, да все какие-то неотложные дела, заставлявшие ежедневно метаться по городу.
Лиза тоже ощущала неловкость, даже неудобство нынешнего своего положения, а оттого упорно отмалчивалась, отвечая на редкие вопросы Ивана коротко и односложно.
Пройдя собор, молодые люди уселись на лавочку, старательно очищенную от снега дворником, лицом к каналу. Некоторое время помолчали. Наконец Иван сказал:
— Лиза, у меня такое странное ощущение, что что-то произошло, а ты все никак не хочешь мне об этом рассказать. Будто бы вдруг некая стена выросла между нами, о коей я и не знаю толком, а ты уже знаешь все, но почему-то избегаешь даже мысли о ней. Что случилось?
Лизонька, упорно глядевшая перед собой бездумным взглядом, неожиданно сильно насупилась и зашмыгала носом.
— Ну, вот глупости! — воскликнул крайне удивленный Иван. — Вот ведь. Я же только… Да что же это! — вскричал он в сердцах, видя, что Лиза достала из рукава маленький, красиво расшитый цветочками платок и заплакала.
После этого над скамейкой вновь воцарилось молчание, прерываемое только лишь тихими всхлипываниями.
— Ты, главное, поскорее выздоравливай, — неожиданно тоненьким голоском сказала Лизонька, оборотись к Безбородко и глядя на него своими просительно. — Тебе нельзя болеть. Ты должен еще свою идею довести.
Сколько раз до того Иван выражался перед Лизою, рассказывая той о своей идее послужить Отечеству во благо ее освобождения. Сколько раз вскакивал он посреди комнаты с горящим взором, взмахивая руками и стараясь привлечь внимание невесты к своим словами. И тут наконец Лиза сама заговорила об этом, об идее, но Ивану почему-то стала совершенно безразлична свобода и служение Отечеству. Он, лениво махнув рукою, сказал только, что нынче уж не до того, чтобы пустыми философствованиями заниматься.
— Я люблю тебя, Лиза, — сказал Иван. — Люблю всем сердцем. Ты, мой ангел, даже не представляешь, насколько ты дорога для меня стала с недавних пор. Уж и не знаю, что со мною такое произошло, но только знай, что ты для меня ближе всех на свете. И я тебя горячо люблю, и жду не дождусь того дня, когда мы обвенчаемся, — заключил он, заглядывая в лицо невесты.