— Что с вами, ваше превосходительство? — подскочил к нему Иван.
Тотчас же все присутствующие окружили генерала. Кто обмахивал старика, закатившего глаза, кто подавал ему воду в пыльном стакане. Иван же подхватил Гаврилова и понес его к стоявшему у подъезда возку. Кое-как ему вместе с кучером удалось уложить генерала на сиденье, и возок понесся к Сенной площади.
— Но, милые! — покрикивал кучер, так же, как и камердинер, прошедший с генералом все бои. — Не подведите, родимые. Не приведи господи, — приговаривал он, поминутно оборачиваясь и поглядывая на безмолвно лежавшего на сиденье генерала.
Иван сидел рядом и утирал лицо Гаврилова платком.
Дома Гаврилова уложили в постели и тотчас послали за доктором. Тот, прибыв через некоторое время, долго осматривал больного, затем отворил ему кровь и объявил, что у генерала был удар и он теперь не скоро оправится.
— Его превосходительству необходим полнейший покой, — заявил доктор на прощание.
«Это все граф, — думал Иван, бредя поздним вечером обратно на Крюков канал. — Прав был смотритель Колобродов. Граф — вампир. Настоящий вампир, приносящий одни лишь несчастья».
Глава восьмая
К больному генералу всякий день приходили посетители. Иван чуть не до позднего вечера иной раз засиживался, к вящему удовольствию купчихи Земляникиной. Молодой человек винил себя в ударе, приключившемся с Гавриловым, и ругал на чем свет стоит адвокатов.
— Истинная правда, сударь, в ваших словах! — восклицала всякий раз Земляникина, когда Иван вновь начинал поминать судейские душонки. — У них никогда ничего святого нету. Мой супруг-покойник, — при упоминании об умершем муже купчиха всякий раз бегло крестилась, обратясь к образам, — никогда не желал с ними связываться, а если уж приключалась с ним такая напасть, то он тут же доставал кошель и откупался. А иначе, говорил, штаны с живого снимут и вообще без исподнего оставят. Мудрый был мужчина, только помер рано, — сильно вздохнув полной грудью, заключила Земляникина и с тоскою поглядела на Безбородко.
Присутствовавший при сем монологе Ломакин затряс длинными волосами и, не в силах сдержать более смех, так и распиравший его, спешно удалился в коридор. Софья проследовала за ним, оставив несчастного генерала, лежащего в гостиной на диване, в окружении комично выглядевшей пары: стройного и тонкого, как тростинка, Безбородко и дородной, с округлыми формами купчихи.
— Возможно ль, милый друг, такое издевательство над героем двадцати боев? — прохрипел генерал к наклонившемуся поправить скатившийся плед Ивану. — Ведь не отобрал же я это поместье! Не в карты выиграл и не по суду заграбастал у вдовы и сироток!
— Да какие там, ваше превосходительство, сиротки? — отмахнулся Иван.
— А вот те самые, о коих давеча этот Иуда-адвокатишка говорил.
— Нет там никаких сироток. И вдовы тоже нет, — отрезал Безбородко. — Это Коперник только так к слову ввернул, чтобы вас застыдить.
— А, — прошамкал болезный генерал. — А я-то, старый дурак, винил себя, что уж и грабить, аки разбойник с большой дороги, несчастных и беззащитных принялся.
Купчиха с сожалением поглядела на Гаврилова и покачала головою.
— Очень уж вы, ваше превосходительство, изволите благородным и простодушным быть, — заключила она и поглядела на Ивана. — В нашем-то мире таким уж быть не просто нельзя, а даже и стыдно.
Безбородко обратил взор своих огромных синих глаз на купчиху и веско сказал:
— Надо, надо, сударыня, быть именно таким вот! Таким, как генерал. А иначе уж и мир будет не мир, и жизнь не станет жизнью. А все одно будет кругом — существование! В благородстве и простодушии его превосходительства вся наша русская душа скрывается. Все, что есть у нас самого лучшего, все это в нем, в генерале Гаврилове. Вы говорить изволите, что нельзя в наше время быть благородным и простодушным, даже стыдно, имея при этом в виду, что всяк может обмануть и ограбить. А не учитываете, что быть таковым, как генерал, наоборот, выгодно. Да, именно выгодно. Ведь генерал-то поместье Троекуровку получил, когда кровь в боях проливал. И государь его по заслугам наградить изволил. Стало быть, за благородство его превосходительству была Троекуровка пожалована!
— Истинно так! — вскричал старенький генерал и даже порывался привстать с дивана, подхваченный речью Безбородко, но купчиха вовремя его от этого преждевременного шага удержала, мягко, но настойчиво уложив обратно.
— А что касается до простодушия, то посмотрите сами, сударыня, сколько чистых и благородных сердец привлек его превосходительство под свой кров, едва ему стало туго. — Тут Иван широко окинул рукою гостиную, захватывая купчиху, вошедших в комнату художника и Софью, а также сидящую в углу за столом Аглаю Ивановну и почтительно стоящего возле нее старого камердинера, старательно запоминающего рецепт редкого травяного настоя для хозяина, коий ему уже в третий раз объясняла тетушка. — Не будут к дурному человеку приходить столько хороших людей одновременно. И к хитрому, умному и изворотливому тоже не будут. Не придут, а если и придут, то только чтоб посмеяться над ним и тотчас же мчаться по своим делам дальше, попутно всем и каждому о горе хитрого и умного негодяя рассказывать. Так что быть простодушным и благородным очень даже выгодно и удобно. И уж совсем никак не стыдно, как вы изволили заметить.