Ломакин только головой покачал.
«Ох, не умеет ростовщик веселиться, — подумалось ему. — А ежели и умеет, то как-то так безобразно получается, что уж и не приведи господи побывать на таком-то веселье».
Безбородко, заметив что-то в слабом свете, вошел через отворенные двери во второй зал, в коем Фирсанов решил организовать карточную игру. На полу лежала длинная женская перчатка из белоснежного сукна с переливом, ныне очень модного. Молодой человек поднял перчатку и, помимо воли, прижал ее к лицу, втягивая запахи, которые еще сохранились в ней. Тончайший аромат духов вошел в него, заполняя сердце щемящей болью. Гаврила Илларионович и Ломакин с удивлением и жалостью наблюдали за ним.
— Драчевский переехал к Долгоруковой вместе с женою, — сказал Ивану Фирсанов.
— Почему же он все вам передал, Гаврила Илларионович? — переспросил крайне удивленный Ломакин. — Деньги-то у графа были, и немалые.
Ростовщик некоторое время помолчал, размышляя над сим удивительным фактом, а затем произнес с расстановкою:
— Это все от осторожности. Граф опять собирается за границу уехать, мне так думается. — Тут он бросил короткий и выразительный взгляд на Безбородко. — Вот и держит деньги в наличности. Так-то удобнее, чем в недвижимом имуществе держать. Да, верно, не иначе как за границу уезжает. Чтой-то он недоброе задумал.
Иван, услышав подобные размышления, с беспокойством засобирался уходить.
— Спасибо за угощение, Гаврила Илларионович, — пробормотал он, ища глазами выход.
Ломакин, видя нервозность товарища, тоже поспешил было откланяться, однако Фирсанов задержал его.
— Ты, Родион Ильич, передо мной должок имеешь, — напомнил он художнику. — Так мне его получить охота. Иван Иваныч и сам к княгине дойдет, а ты погодь покамест. Нам с тобою поговорить надобно. Эй, старуха! — зычно крикнул он. — Проводи гостя.
Когда Иван ушел в сопровождении привратницы, Фирсанов некоторое время молчал, пытливо поглядывая на спокойного на вид Ломакина, который, в свою очередь, ломал голову над тем, чего хочет от него хитрый и жестокий ростовщик. Про Гаврилу Илларионовича разные слухи по Петербургу ходили. Знающие люди говорили, что у него должников не бывает, все так или иначе ему долг возвращают, и Фирсанов никогда внакладе не остается и никогда своих должников в долговые ямы не сажает, считая это величайшей глупостью: лишать человека возможности заработать и отдать. Правда, поговаривали еще, что некоторым из должников своих, из тех, что совершенно уж расплатиться не могли, Гаврила Илларионович давал страшные и заведомо невыполнимые задания, оттого-то у него живых нерасплатившихся и не было.
Фирсанов разлил по бокалам остатки шампанского, аккуратно отставил пустую бутылку в сторону, разом преобразившись и приняв деловой вид, сказал, тихо чокаясь с Ломакиным:
— Иной раз приходится делать такое, Родион Ильич, отчего после сильно жалеть приходится. Выпьем, — предложил он.
Ростовщик и художник, люди самых противоположных профессий и пристрастий, дружно выпили.
— К чему вы это, Гаврила Илларионович? — спросил Ломакин.
— А вот к чему. Твой товарищ, Иван Иваныч, ныне бегает, ищет своего обидчика, который у него невесту увел. Расплатиться за обиду желает. А как он требовать расплаты у графа будет? Бог его знает. Полезет на Драчевского с кулаками? — с ехидной улыбкой предположил Фирсанов. — Так ведь граф его просто-напросто выставит вон, а ежели он скандал решит устроить, то еще и полицию позовет. Будете с Софьей Семеновной вместе после папеньки-генерала еще и его навещать в кутузке. И это в том случае, когда его сиятельство не станет звать слуг, а то ведь как оно бывает, слуги-то так поизобьют, что потом по нескольку месяцев такие вот мстители на койках отлеживаются.
Ростовщик перевел дух и продолжил:
— Нет, я не таков. Я действую с умом.
— Позвольте, Гаврила Илларионович, а как вы узнали о Софье Семеновне? — недовольно оборвал Фирсанова художник.
Тот хитро прищурился:
— А я и не только о дочке генеральской знаю, но еще и о том, что ты, Родион Ильич, с Фимкой Крестом водишься. И еще кое с кем. И даже им обещался сделать под заказ «адову машину».
Ломакин сильно поморщился, будто бы от зубной боли.
— Ведь после того, как ты Фимке и его подельнику-убивцу бомбу-то отдашь, так ведь сам себя всю оставшуюся жизнь винить и проклинать будешь, — заметил Фирсанов. — Не для хорошего дела они тебе «адову машину» заказали, а для убийства человека.