— Да с чего вы взяли все это? — беспокойно спросил Безбородко, на чьем лице явно читались многочисленные мысли его, в частности стыд за безошибочное открытие, кое походя совершил граф.
— С того, мой друг, а вы мне теперь именно друг, когда я так безошибочно вас разгадал, с того, что и у меня точно такие же мысли бродят в голове. Еще с Италии. Да что там, раньше, раньше, — замахал руками Драчевский, давая понять, как давно назад он стал так думать. — Когда впервые про серали узнал.
— Про что? — изумился Безбородко.
— Про серали. Это собрание замужних женщин и наложниц у восточных владык, — пояснил Григорий Александрович. — Замечательно это придумано, много-много женщин для тебя одного. И все, заметьте, в вашем единовластии. И коли какая-нибудь из женщин на сторону только взглянет — сейчас же голову долой! — Граф с силой прочертил своей белоснежной холеной ладонью с длинными пальцами, сплошь в перстнях, по воздуху дугу. — Беспощадно. Потому что это твоя собственность. Женщина — такое существо, по моему разумению, что только и может быть, что в чьей-либо собственности. Иначе ей ни за что не прожить. Все будет пустое и глупое. А так, в собственности, даже наоборот. Достойная женщина при хозяине. Ну, каково?
Драчевский со значением поглядел на Ивана, блестя от возбуждения глазами.
— Это — моя философия, если можно так выразиться о взглядах. Нынче же, вернувшись в Россию, застал я ужасающий произвол, — продолжил он, видя, что Иван с вниманием слушает его.
— Какой произвол?
— Да свободу эту. Распустили мужичков. Собственность нашу распустили. Раньше-то я, когда еще помоложе вас был, то всегда пользовался правом первой ночи. Ни одной своей красивой крестьянки не пропускал. А сейчас? Я на них уже и прав никаких не имею. — Граф развел руками. — Ну, что вы на это скажете? — обратился он к собравшемуся с духом Ивану.
— А то скажу, Григорий Александрович, что не товарищ я вам в этом! — выпалил тот.
— Как так?
— А вот так! Я, как вы справедливо заметили, осудил вас за то, что вы стихи писать бросили. Что же касается свободы, то ее-то как раз, по моему разумению, в России еще мало! Не все еще свободны. И я еду теперь в Петербург, чтобы послужить Отечеству на этом поприще. Я получил в наследство семь тысяч рублей. Деньги небольшие, но мне, ежели жить экономно, на несколько лет хватит. Стало быть, покуда я свободен от нужды, то обращу всю свою энергию в освобождение людей.
Граф откинулся на спинку мягкого сиденья и криво усмехнулся. В глазах его читалось явное недоумение.
— У нас у всех в вашем возрасте, молодой человек, имеются идеалы, — сказал он, оправившись от шока, вызванного словами Безбородко. — Со временем, однако, это проходит. Пройдет у вас, можете мне поверить, сударь.
Драчевский даже сделал ударение на слове «сударь», желая тем самым показать, что отдаляется от Ивана.
Безбородко, однако, заметил, что, рассказывая историю своей супружеской жизни, граф сильно беспокоился и даже выглядел как будто нездоровым. При этом глаза его блестели той самой страстью, о коей он говорил, а бородка взъерошилась и сделала Григория Александровича немного похожим на пиратских капитанов, что так часто изображают в английских романах, столь модных в нынешнее время.
Внезапно ямщик присвистнул, сильно захлестал лошадей и крикнул в оконце, что имелось у него за спиной, в карету:
— Волки! Ваше сиятельство! Волки!
На мгновение граф оцепенел, затем быстро открыл окно кареты и высунулся наружу. Иван тоже кинулся к противоположному окну, силясь разглядеть что-нибудь во тьме. Но широкому полю, устланному белым снегом, со всех сторон к ним бежали тени. Было их немного, но уже заслышался и пугающий душу вой, и казалось, что волков, преследующих карету, без счету.
— Откуда тут волки? — громко спросил Иван.
— А черт их ведает! — вскричал, всунувшись обратно в карету, Драчевский. — Васька, соня, просыпайся живо! — толкнул он в бок мирно спавшего лакея.
Тот тотчас открыл глаза и засуетился.
— Доставай пистолеты! — приказал ему граф. — Иван Иванович, умеете ли вы заряжать? — обратился он к Безбородко.
— Нет, ни разу не делал этого, — признался тот.
— Плохо, молодой человек, плохо! Тогда, если не хотите попасть на зуб волкам, будете держать меня.
Драчевский скинул дорогую шубу, под которой оказалась прекрасная фрачная пара. Лакей вынул из кофра длинную плоскую коробку и раскрыл ее. Внутри коробки лежали два дуэльных пистолета. Граф, взяв оба, вылез в окно почти до пояса и, поддерживаемый за ноги Иваном, прицелился. Раздался громкий выстрел. Лошади заржали, но их перекрыл протяжный злобный вой.