— Никаких речей я в Кливдене не произносил! — удивленно воскликнул Антон.
— Не отпирайтесь, Карзанов, — с упреком сказал Щавелев. — В английском министерстве иностранных дел находится документ, в котором утверждается, что вы в лицо леди Астор кричали, что неимущие англичане скоро последуют нашему примеру и отнимут у английских богачей их банки, дворцы, заводы, земли и так далее. Этот документ показали Грачу и позволили снять копию, а он переслал его Льву Ионовичу Курнацкому, добавив от себя, что англичане тем самым дали понять, будто вы нежелательны как сотрудник полпредства, хотя официально отзыва и не потребовали.
Антон рассмеялся. «Перепалка шепотом», как назвал он столкновение с хозяйкой Кливдена, менее всего походила на «речь, призывающую к ниспровержению нынешнего строя в Англии». Перестав смеяться, он признался, что действительно сказал что-то похожее на это, но имел в виду и упоминал лишь хозяев Кливдена.
— А зачем? Хотели распропагандировать их?
— Да ничего я не хотел, просто не сдержался, — подавленно отозвался Антон. — Директор банка — «второе я» лорда Астора — пообещал двинуть на помощь Гитлеру «многочисленные и молчаливые армии» — деньги, чтобы тот мог одолеть Карпаты и захватить лежащую за ними Советскую Украину. Меня это возмутило, и, когда хозяйка, подойдя ко мне и ее сыну от первого брака, произнесла злым шепотом, что не любит большевиков, потому что они безбожники — мадам, постарев, разыгрывает из себя святошу, — я так же шепотом объяснил ей, что ее нелюбовь к нам вызвана не верой, за которой любят скрываться лицемеры и обманщики, а самыми примитивными шкурными интересами — страхом перед тем, что англичане, последовав нашему примеру, отнимут у богатеев банки, дворцы, заводы.
— Ну и как же она приняла ваши объяснения? — спросил Щавелев с веселой усмешкой.
— Обругала грубияном, позвала мужа и приказала ему удалить меня из дворца, хотя тот сам привел меня в гостиную.
Щавелев привычным жестом откинул волосы, упавшие на лоб, и побарабанил по столу крепкими пальцами с пожелтевшими от табака ногтями. Потом, изредка заглядывая в синюю папочку, стал расспрашивать Антона, либо уясняя для себя обстановку в Лондоне, либо перепроверяя что-то. Хотя временами он хмурился и мрачнел, ответы Антона показались ему интересными, и он закончил разговор повелительной просьбой подробно изложить на бумаге все, что касалось замыслов и дел, направленных против Советского Союза. Пообещав выполнить поручение, Антон захотел узнать, за что его отозвали домой, но Щавелев недовольно прервал его:
— Пока вас не отозвали, а только вызвали. Правда, Лев Ионович предлагает отозвать совсем, но это решает не он один.
— А кто же?
— Кто посылал, тот и будет решать.
Щавелев протянул руку через стол, давая понять, что разговор окончен, коротко и сильно стиснул пальцы Антона и предупредил, чтобы он сидел в «Ново-Московской» и ждал звонка: может потребоваться в любую минуту.
Весь тот день Антон просидел за столом, стараясь вспомнить и изложить на бумаге все, что знал, слышал и видел, находясь в Германии, Англии и снова в Германии. Он отрывался от стола дважды — поднимался в ресторан на верхний этаж пообедать и поужинать. Наутро, прочитав написанное, ужаснулся и вспомнил осуждающие слова Грача: «Длинно. Длинно и излишне эмоционально». Антон занялся сокращением, но припомнил новые интересные факты, замечания, детали и к вечеру обнаружил, что его записи не уменьшились, а, пожалуй, выросли в объеме. Он все же позвонил Щавелеву и смущенно сказал, что написал больше тридцати страниц, а как сократить их, не знает, хотя и переделал все заново. Щавелев великодушно разрешил не тратить время на сокращения, предложив принести написанное и передать его секретарше, которая встретит Антона в подъезде. Вручая ей свернутую трубочкой рукопись, он спросил, что ему делать дальше.
— Наверно, продолжать ждать, — подсказала женщина.
И Антон стал ждать вызова или звонка. Отправляясь в ресторан завтракать или обедать, он предупреждал телефонисток отеля, где искать его, торопливо ел, не чувствуя вкуса блюд, и мчался на второй этаж в свой номер. Даже по вечерам он не осмеливался отлучаться, зная, что в Москве работают до поздней ночи.
Ему позвонили на четвертый день утром и вежливо спросили, не сможет ли он прийти к трем часам в приемную товарища Малахова.
— Конечно, могу! — взволнованно ответил Антон.
— Хорошо. Тогда будьте к трем.
Полчаса спустя раздался звонок, и Щавелев спросил Антона, звонили ли ему от Малахова. Услышав подтверждение, помолчал немного и вдруг предупредил: