— Именно потому, что Карзанов неопытен, несдержан, неуравновешен, мы и предлагаем отозвать его домой, — перебил Щавелева Курнацкий, обращаясь к Малахову. — К тому же, как показала представленная им записка, он лишен способности понимать события, обобщать факты и давать правильные оценки.
— Простите, Лев Ионович, — подчеркнуто вежливо начал Малахов, облокачиваясь о крышку стола, — а чем не понравилась вам его записка?
— Да всем, Михаил Сергеевич! — решительно изрек Курнацкий. — Буквально всем! Самовосхваление — раз. Свалил в одну кучу факты значительные и ничтожные — два. Мальчишеские претензии на оценку всей европейской картины, хотя он видел лишь мелкие кусочки этой картины, — три. И совершенно нетерпимая эмоциональность. Сколько раз мудрые люди указывали нам, — Курнацкий выразительно поглядел на портрет над головой Малахова, — что эмоция в политике — плохой советчик, а в этой записке не просто эмоции, а крики души, вопли.
— Я же сказал, что он горяч, — вступился за Антона Щавелев. — Молод и горяч.
Малахов повернулся к Щавелеву.
— А разве обязательно, чтобы дипломаты были холодны и бесстрастны, как покойники?
— Нет, конечно, Михаил Сергеевич, — поспешил Курнацкий, опередив Щавелева. — Они могут быть страстными не меньше, чем другие, но не должны показывать этого ни противникам, ни друзьям. Там, где начинаются эмоции, кончается дипломатия.
Малахов откинулся на спинку кресла.
— Не знаю, как вам, Лев Ионович, а мне записка Карзанова понравилась.
Курнацкий потянулся в его сторону, стараясь заглянуть в синие властные глаза: он не понимал Малахова, на сочувствие и поддержку которого рассчитывал.
— Чем же, Михаил Сергеевич?
— Многим, — с прежней подчеркнутой вежливостью ответил Малахов. — То, что он, — Малахов кивнул на Антона, — написал, звучит местами наивно, не везде достаточно продуманно, часто излишне резко, но, во-первых, это интересно, а во-вторых, правильно.
— Что же вы нашли в его записке, во-первых, интересного, а во-вторых, правильного? — вкрадчиво, но не без иронии спросил Курнацкий.
— Что? — В голосе Малахова зазвучала раздраженная нотка: ему не понравилась ирония Курнацкого. — Во-первых, в записке интересно то, что она дает представление не только о событиях, но и о людях, делающих ныне буржуазную политику: о выскочках и карьеристах с преступными склонностями, которые правят Германией, о Чемберлене, который помешался на ненависти к Советам и окружил себя поклонниками или прямыми агентами Гитлера, о самовлюбленном трусе Даладье и мошеннике Боннэ, о бесхребетном Бенеше и бессердечном генерале Сыровы, жестокость которого нам известна еще по гражданской войне. Правящий класс ныне выдвигает на роль своих вождей либо негодяев, либо ничтожеств.
— Но это же давно известно, Михаил Сергеевич, — с улыбкой сожаления и превосходства напомнил Курнацкий.
— Да, известно. — Малахов повысил голос, недовольный тем, что его перебили. — Но лишь в период кризиса, когда события поставили правящую верхушку Англии перед выбором — стать на защиту свободы и независимости Чехословакии или оказать поддержку фашистскому агрессору, она показала свое настоящее отвратительное лицо. И в записке правильно подмечено, «кливденская клика», «Англо-германское товарищество» и нынешнее правительство готовы пожертвовать даже национальными интересами Англии во имя союза с Гитлером, которого они готовы поднять на пьедестал как спасителя европейской цивилизации.
— Это поспешное и незрелое заключение, — сдержанно заметил Курнацкий. Его озадачило и смутило, что Малахов повторял доводы молодого работника, однако он рассчитывал на убедительность своей аргументации. — От мюнхенской сделки до союза с Гитлером — дистанция, как говорят, огромного размера, и при нашем умном поведении можно добиться крутых поворотов в политике Англии.
— Например?
— За примерами далеко ходить не надо, — бойко начал Курнацкий, не заметив недоверчивой настороженности в голосе Малахова. — Совсем недавно нам удалось заставить даже Чемберлена обнародовать заявление о готовности к совместным действиям с нами и Францией в защиту Чехословакии. И чтобы добиться этого, надо было только поговорить с нужными людьми и нужным тоном, проявить побольше хитрости и ловкости.