На другое утро победители воздвигли трофей. Это слово (буквально — „обращение врага в бегство“) означало у греков памятник, который победитель оставлял на поле битвы (а в случае морского сражения — на берегу) и посвящал богам, даровавшим победу. Трофей представлял собою груду оружия, снятого с убитых и пленных; нередко „трофейное“ оружие развешивали по стволам деревьев. Морской трофей составлялся из носовых и кормовых частей потопленных судов. В память о больших победах, принесших обильную добычу, трофеи воздвигались близ общегреческих святилищ (например, в Дельфах). Это были уже статуи или целые „мемориальные комплексы“ с посвятительными надписями, многие из которых и тогда, и в более поздние времена шокировали сторонников греческого единства, читавших: „Афиняне — по случаю разгрома коринфян“ или: „Брасид и аканфяне — по случаю разгрома афинян“.
Тела убитых были погребены. С честью похоронить своих павших — первый долг полководца; и столь же обязательный долг — выдать побежденным трупы их товарищей, оказавшихся во власти победителей. Это было одно из древнейших, освященных религией требований международного права. Вот и теперь спартанцы прислали глашатая (парламентера), и он увез с острова сто двадцать восемь погибших бойцов. Какое значение придавали древние греки последним почестям, причитавшимся павшему воину, свидетельствует невероятная, по сегодняшним понятиям, история командующих афинским флотом в битве при Аргинусских островах (406 год). То был один из самых блестящих успехов афинян за все время войны, но победители понесли тяжелые потери. И вот, вернувшись в Афины, командующие не только не получили никаких наград, но оказались под судом и были приговорены к смерти. За что? За то, что не подали помощи тонувшим и НЕ ПОДОБРАЛИ ТРУПЫ, ЛИШИВ ИХ ПОГРЕБЕНИЯ. Как ни оправдывались обвиняемые, ссылаясь на разразившуюся внезапно бурю, народ их оправданий не принял.
Пленных лакедемонян доставили в Афины и заключили в оковы, постановив, что в случае нового спартанского вторжения в Аттику они будут перебиты. Таким образом, они превратились в заложников. С обычными пленными обходились намного более жестоко: либо сразу продавали их в рабство, либо запирали в каменоломнях, а под конец войны, когда взаимное озлобление достигло предела, случалось, что отрубали правую руку или даже казнили всех поголовно. Вот как томились пленные афиняне в сицилийских каменоломнях: „...Громадное множество людей (около 7000), скученное в глубокой и тесной яме, сперва страдало от солнечного жара и невыносимой духоты; потом, когда жар сменился холодом осенних ночей, пошли опасные болезни. Все отправления совершались тут же; тут же громоздились и трупы умерших от ран, от зноя и стужи, от болезней, а потому зловоние стояло нестерпимое. Заключенные страдали также от голода и жажды, получая по кружке воды и по горсти муки на день“ (Фукидид).
Едва ли можно предполагать, что участь сиракузян, случайно захваченных афинянами на море и брошенных в каменоломни Пирея, была счастливее.
Лакедемоняне неоднократно посылали послов в Афины для переговоров о возврате пленных. Вдобавок их очень тревожил вражеский гарнизон в Пилосе, составленный из воинов, которые говорили на том же дорийском диалекте, что сами спартанцы. Тем легче было им устраивать набеги, опустошая поля и грабя дома крестьян. Мало того: в Пилос начали стекаться илоты — государственные рабы спартанцев, — а это уже грозило серьезными внутренними потрясениями. Афиняне же, со своей стороны, все прекрасно учитывали и требовали новых и новых уступок.
Летом следующего, 424, года лакедемоняне отправили сильную экспедицию на север, к Фракийскому побережью. Во главе экспедиции стоял Брасид (упоминавшийся выше герой сражения при Пилосе), талантливый полководец и политик. Он действовал очень успешно, покоряя города — и союзные Афинам, и независимые — силою то оружия, то дипломатии. Северный театр военных действий постепенно становился главным, тем более, что Фракия поставляла корабельный лес, потеря которого была для морской державы смертельной угрозой. Осенью 422 года Клеон отправляется туда лично, надеясь поправить уже давно неблагоприятное для афинян положение и рассчитывая, возможно, на такой же скорый и внезапный успех, какого добился на Сфактерии. Поначалу счастье, действительно, ему улыбалось, но, спустя всего месяц, он погиб при заведомо безнадежной, авантюристической попытке отнять у врага город Амфиполь. Афинян и союзников в этой битве пало около шестисот, пелопоннесцев — всего семеро, но среди них был Брасид.