Кроме матраца (правильнее было бы сказать — „подстилки“), постельные принадлежности состояли из подушки и одеяла; о постельном белье, разумеется, и речи не было. От духоты, несмотря на очень маленькие комнаты и крохотные оконца, скорее всего, страдать не приходилось: поскольку внутри дома двери, за редким исключением, заменялись занавесками, а оконные проемы оставались вообще пустыми, аэрация была вполне удовлетворительная. Зато от блох и клопов страдали жестоко, хотя, по-видимому, считали это в порядке вещей.
Пищу стряпали на открытых жаровнях, либо во дворе, либо в кухонной каморке, выпуская дым в дверь. Так же — „по черному“ — и отапливались в холодные дни: разводили огонь в жаровне и сдвигали одну черепицу на крыше. Появляются, однако, уже и первые дымоходы в виде керамических труб. Впрочем, топили очень редко; это считалось недостойной изнеженностью.
Освещались не лучше, чем обогревались. Основным „осветительным прибором“ служила масляная лампа с одним или несколькими фитилями. Она горела тускло, а позволить себе зажечь много ламп разом могло очень небольшое число людей: масло стоило дорого. (Нелишне напомнить еще раз: многое в жизни древних объясняется нуждой, нехваткой самых привычных и общедоступных для нас вещей.) Работать при искусственном освещении было вообще не принято; но даже застолья при свете ламп, восковых свечей или факелов очень скверно влияли на зрение.
Едва ли нужно оговариваться, что в лачуге бедняка могло не быть и самой нехитрой обстановки — ничего, кроме голых стен и грязного пола. Но вот как описывает свое жилище зажиточный афинянин Исхомах в сочинении Ксенофонта под названием „Хозяин“:
„Красотою и изяществом он, правда, не блещет, но все помещения задуманы и построены так, чтобы служить наилучшим вместилищем для того, для чего они предназначены, и каждое будто приглашает подобающего ему жильца и гостя. К примеру, опочивальня надежно укрыта от любых покушений и потому зовет все самое дорогое, и покрывала и утварь, сухие кладовые — хлеб в зерне, холодные — вино, светлые — такие вещи и предметы, которым нужен свет. Показал я ей (молодой жене. — Ш. М.) и жилые комнаты, хорошо прибранные, прохладные летом, теплые зимою. Я обратил ее внимание на то, что весь дом обращен к югу, — и оттого зимой он солнечный, а летом тенистый. Я показал ей, что женская половина отделяется от мужской дверью с запором, чтобы нельзя было ничего вынести без спросу и чтобы слуги не спали со служанками без нашего ведома и согласия“.
Отсюда следует, что и в зажиточном доме было не больше двух внутренних дверей: одни — в хозяйской спальне, другие — между женской и мужской половинами, составлявшими непременную принадлежность любого дома.
Одежда древних отличается от нынешней прежде всего тем, что ее не шили и практически даже не подгоняли по размеру тела; это не платье в сегодняшнем смысле слова, но драпировка, достаточно свободная, чтобы не стеснять движений, и достаточно надежно закрепленная, чтобы не соскользнуть окончательно.
Рубашку (нижнюю и верхнюю одновременно) греку заменял хитон — прямоугольный кусок ткани, либо сметанный наподобие мешка без дна и тогда окружавший туловище со всех сторон, либо оставлявший один бок открытым. Сверху ткань закреплялась (завязывалась узлом, скалывалась брошью или булавкой) над обоими плечами. Короткий хитон (до колен и даже несколько выше) назывался дорическим; его изготовляли из шерсти и иногда красили (главным образом в красный или зеленый цвет).
Ионический хитон спадал до пят, изготовлялся из льняного полотна и был в гораздо меньшем употреблении, чем короткий: его надевали только по особо торжественным случаям. Хитоны бывали и с рукавами, короткими и длинными, — все зависело от того, как сложить и сметать полотнище. Хитон подпоясывали, собирая ткань в обильные, нависающие складки. Мало чем отличалась от короткого хитона эксомида; ее скрепляли только на левом плече, оставляя правую половину тела совсем свободной; это была одежда рабочих людей (и свободных, и рабов) и солдат.