— Прости, Антон, я не должна была тебя этим загружать. Получается, приехала какая-то незначительная московская звездочка, простая журналистка, никто, по здешним меркам, и вот уже пошли какие-то волны по устоявшейся поверхности. Зачем это тебе? И… зачем мне?
Он ничего не ответил. Просто поставил на палубу свой бокал, взял у нее ее недопитый мартини, поставил рядом, а потом нежно коснулся ее губ, глядя ей в глаза.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — прошептала она.
— А что такого я должен знать? Алена, я знаю только одно, что влюбился в тебя, как мальчишка, как только увидел. Ты пришла такая серьезная, такая деловая! А потом я увидел, как ты озабочена малышкой, как сочувствуешь всем этим больным, как внимательна и тактична, как понравилась нашим медсестрам, которые тоже влюбились в тебя с первого взгляда. Ты никогда не замечала, как воздействуешь на людей? Тебя хочется любить и быть абсолютно уверенным, что ты достойна любви больше, чем кто бы то ни было. Неужели ты этого не понимаешь? Для этого вовсе не надо изучать твою биографию. Я что, ФСБ? Стану интересоваться «порочащими тебя связями»? Да мне на все наплевать. Ты здесь. Со мной. И мне больше ничего не нужно.
— Но что же мне делать? Как вернуться на виллу?
— А кто тебе сказал, что это необходимо?
— А как же наш фильм? Как же съемочная группа, они будут меня ждать, они же получили эту работу и хотят, чтобы она была оплачена.
— Эта работа нужна Богородскому. Ты что, не поняла, что это просто не слишком дорогой рекламный ролик? Он умеет считать деньги. И вряд ли откажется от своей затеи. Даже ради тебя, ради того, чтобы иметь удовольствие устроить тебе гадость. Нет. Он этого не сделает. И потом… У тебя есть я! Все, — сказал Антон, — хватит об этом! Надо подумать об обеде. Ты умеешь готовить, я надеюсь? — спросил он нарочито строгим голосом.
— Еще как, господин капитан! А что у нас есть?
— Пойдем, я тебе покажу все необходимое. Конечно, с моей стороны просто безобразие заставлять тебя возиться с рыбой, но мне принесли отличного тунца.
— А пряности у тебя есть? — спросила Алена. — А белое вино?
— Все, все есть. Я просто отлично подготовился. Так что буду тебя испытывать на роль кока. Если выдержишь испытание — работой ты обеспечена! А что? Бросишь к чертовой матери свое телевидение, а я свой госпиталь и будем бродить по морям, по волнам.
— Ты это серьезно? — состроила удрученную гримаску Алена.
— Более чем!
— Перспектива заманчивая, доктор Раушенбах, но боюсь, что вы вряд ли оставите своих любимых пациентов ради жизни морского бродяги.
— А ты? Что ты готова бросить? — спросил он уже серьезно.
Ей хотелось ответить: «Все! Абсолютно все!» — но она промолчала и направилась вслед за ним постигать премудрости готовки в открытом море. Стоит ли говорить, что обед удался на славу и ко всем прочим талантам Алены прибавился кулинарный? На этот раз она просто превзошла себя и подумала: как же это прекрасно — готовить еду для мужчины, когда в него влюблена. Это добавляет особой пряности, особого вкуса любому блюду, но оценить всю тонкость такого подхода способен только очень чувствительный, да что там, чувственный человек. К ее немалому восхищению прибавилось еще одно — Антон был гурманом, гурманом во всем. Он наслаждался вкусом жизни во всех ее проявлениях, будь то женщина, которую он любил, или еда, ею приготовленная, или океан и звездное небо, принадлежащие в эти часы только им одним.
Когда совсем стемнело и поверхность воды приобрела оттенок глянцевого кобальта, пересеченного лунной дорожкой, они искупались в теплом, дышащем свободой и покоем океане. Это было и страшно, и восхитительно. Их разгоряченные тела касались, обвивали друг друга, расставались, чтобы снова испытать восторг замедленных водой прикосновений.
Позже они сидели, завернувшись в пушистые полотенца, на диване в кают-компании, пили «Шардонне» и болтали обо всем и ни о чем, отдаляя момент наивысшей близости, сознательно подвергая друг друга испытанию.
А потом он откинул влажную ткань, обвивающую его чресла, и приблизился к ней. Она обняла его и потянулась к нему, жадно раскрыв рот, и припала к его бедрам горящим от возбуждения лицом. В считанные секунды его плоть восстала. Алена втянула ее в себя, и она окончательно отвердела. Тогда она пробежалась по всей длине его фаллоса языком, ощущая вздувшиеся вены. Алена ласкала его ртом медленно, с наслаждением, испытывая едва ли не больший восторг, чем ее партнер. То, что чувствовали ее язык и губы, передавалось груди и лону. Она постанывала, на мгновение выпускала фаллос изо рта, щекотала его языком и снова проглатывала трепещущую плоть. Антон гладил ее по волосам, отодвигая от лица густые пряди, чтобы смотреть, как она жаждет доставить ему небывалое наслаждение и испытывает его сама, и они оба изнемогали от желания. Она добавляла к губам и языку ритмические движения рукой, чтобы выжать из него все до последней капельки. Но он нежно отстранил ее, склонился к ее лону и коснулся губами маленького напряженного бутона плоти.