— А кто нашу деревню под нож пустил в девяносто первом году? Твое американское масонство!..
— Ну конечно, виноват во всем Госдеп! Журнал «Крокодил», дорогой Леонид Ильич! Еще Сталина вспомните, ага, при нем-то был порядок!
Жена Юрия Минаевича заглянула в дверь:
— Юся, чего ты людей голодных держишь? Мальчики, прошу к столу!
Мужчины поднялись. Продолжая спорить, вышли в коридор, отделанный золоченой лепниной и увешанный картинами в богатых рамах. Среди пейзажей Шишкина и копий Рубенса свежим сливочным блеском мерцали православные иконы. Юрий Минаевич положил на плечо Максима волосатую лапу:
— Как Володя поживает, как его здоровье? Часто его видишь? Отношения складываются?
Максим видел тестя редко и не мог сказать, нравятся ли они друг другу. Два года назад у Владимира Львовича обнаружили не подлежащую операции форму рака, но врачам удалось законсервировать болезнь.
— Да, все в порядке, — ответил Максим.
— А слышал анекдот? «Абрамович в космос летит, отдал сто миллиардов долларов. — А чего так дорого? — Так он на яхте».
Марков, идущий следом за ними, хохотнул визгливой фистулой.
Отец, окажись он тут, так же сидел бы на кожаном диване со стаканом виски в руке, рассказывал бы анекдоты, с усмешкой возражал бы Румянцеву. Отец мог быть с ними, но не был одним из них, это ощущалось как физиологическое различие. Он принадлежал к иному подвиду животных, хотя внятно объяснить, в чем заключается разница, Максим бы не мог.
К ужину пригласили только «взрослых», включая и Максима с женой. Именинница осталась с «детьми» в холле, там обошлись фуршетом и горячими закусками. Женщин в богато отделанной золотом столовой оказалось всего три — немолодая полная супруга одного из гостей, силиконовая хозяйка дома и Кристина, изображающая великосветские манеры.
Юрий Минаевич распоряжался запросто:
— Ну что, по оперативчику? Если тут никто не против, выпьем за жену мою Галину и дочечку Полину.
— Береги жену, Юра. Нам, служивым людям, покой в семье — как тыл для фронта, — поддержал Василевский, у которого, как знал Максим, любовница недавно родила второго сына.
Выпили за хозяев. Едва дождавшись, пока официанты снова наполнят рюмки, солидный гость в роговых очках провозгласил свой тост:
— А я, товарищи, хочу выпить за Россию. И за президента. Может, здесь кому-то это не понравится…
Ему возразили сразу несколько голосов:
— Конечно, выпьем! Стоя! За Россию!
— За веру, царя и отечество! — браво выкрикнул дядя Юся, делая знак официантам. И тут же с потолка и стен грянули литавры государственного гимна — Максим даже не сразу понял, что звук идет из спрятанных в стенах динамиков. Он поднялся вместе с остальными и выпил вина, ощущая себя персонажем повестей писателя Сорокина. Впрочем, чувство это было ему не ново. Он заметил только, что Глеб Румянцев остался либерально, с вызовом сидеть на месте.
Гимн отыграл, сменившись скрипками Вивальди, застучали по тарелкам вилки и ножи, завязались разговоры между соседями.
— Галя, — спрашивала хозяйку немолодая гостья, — скажи мне, зачем у тебя иконы по всем углам висят?
— Как зачем? — удивлялась та. — Мы же православные люди. Я, например, всю жизнь верила.
— Галя, ты всю жизнь верила в деньги!
За столом смеялись, хозяйка обижалась.
— Нужны новые механизмы социальной фильтрации, — рассуждал солидный гость. — Надо соединить православные законы и все хорошее, что было в советской морали. Ведь принципы-то общие: не укради, не пожелай чужого, не завидуй, не ленись.
Галина махала руками на Глеба:
— Только не начинай про Украину! Я уже не могу, у меня сердце надрывается от этих ужасов!
Одним взглядом кипучих глаз Юрий Минаевич заставил жену замолчать:
— У нас один путь. Надо выращивать новую, свою элиту. Из наших детей.
— Да все ваши дети, — Глеб Румянцев ткнул пальцем в Максима и Кристину, — живут и учатся в Европе! Какая им, к черту, советская мораль?!
— Вы тоже обучались за границей, Максим? — любезно поинтересовалась хозяйка.
— Считается, что я учился в Манчестерском университете.
Та хмурилась непонимающе:
— Считается? А на самом деле?
— Лучше всего я помню занятия, которые проходили в местных барах.
— А, это шутка! — ее силиконовые губы раздвинулись, обнажая десны и два ряда идеальных зубов.
— Петр Великий тоже за границей обучался, — гнул свою линию философ в очках. — Чтобы бить врага его оружием!
— Ну расскажи еще про жидо-масонский заговор! — кипятился Глеб.