— Дыхание моды сравнивает всех, — заметила Екатерина, смотревшая на все эти треволнения насмешливым, хотя и ласковым взором.
Она насильно была вовлечена в этот вихрь, так как к ней со всех сторон обращались за советом при подборе оттенков материй и подходящих шляп. Она без затруднений купила целый гардероб для мисс Бунтер, которая просила ее пойти вместе с ней в магазин, а там беспомощно сидела перед прилавком, перебирая пальцами груды товара. Даже фрау Шульц оттаяла. Но она одна не совещалась с Екатериной. Она взяла в поверенные Фелицию и показала ей, среди прочих одеяний для сезона, кроваво-красную блузку с кружочками цвета мов, величиною в двухфранковую монету, которую она нашла весьма изящной. Каждая запаслась какой-нибудь обновкой для лета. Комната госпожи Попеа была вся усеяна лоскутками. Маленькая портниха, вооруженная булавками, то и дело являлась в пансион, если не устраивалась в назначенной для нее крошечной комнате, за дверью которой беспрестанно раздавался треск разрываемых материй и жужжание швейной машины.
Летние перемены отразились и на самом пансионе. Верхний этаж, который в течение зимы оставался не обставленным, по обычному зажил общей жизнью. Неделя ушла на чистку, во время которой дом перешел во власть людей в легких соломенных шляпах и синих блузах. А затем еще неделя ушла на уборку: вешались новые занавески, натирались полы, снимались грязные чехлы со стульев и кушеток, которые предстали перед взорами во всем блеске покрывавшего их ярко-зеленого бархата. Дальнейшие улучшения поручены были проворному молодому человеку в нарукавниках из альпага и зеленом байковом переднике. Появился летний гарсон, который вынырнул из таинственного царства, где летние гарсоны проводят зиму, и вновь приступил к своим обязанностям, по-видимому, с того пункта, на котором оставил их в прошлый сезон. Госпожа Бокар перекликалась с ним на довольно значительном расстоянии, что наводило тоску на тех, которые не хотели понять, насколько от этого зависело благополучие пансиона. В более спокойные моменты эта милая дама занималась рассылкой проспектов, разъяснений и ответов на справки. С улыбкой на лице расхаживала она по пансиону в ожидании удачного сезона.
Первыми приехали — комендант Порнишон с женой. Это был храбрый старый гасконец, ветеран Сольферино и Гравелотта, говоривший громким голосом, с энергичными жестами, с рассказами о крови и битвах и слушавшийся своей маленькой жены, словно овечка. Его приятель, полковник Казе, приехал несколько позже. Уже несколько лет они аккуратно поселялись летом в пансионе госпожи Бокар. Вслед за ними приехал среднего возраста человек, по имени Скоф, у которого были торговые дела в Женеве. Первое время он вызывал всеобщее неудовольствие тем, что делал какие-то вычисления в черной книжечке во время табльдота. Но фрау Шульц нашла, что он превосходнейший человек, после того как пришлось услышать от него подробный отчет о джутовом рынке, в состоянии которого она как-будто была в некотором смысле заинтересована в один из периодов своей жизни. После этого она стала ему рассказывать про Лотхен, а он отложил в сторону свою черную книжечку.
— Какая сирена! — воскликнула мадам Попеа в злорадном восторге.
Следующим должен был явиться Рейн Четвинд. Старик поехал утром на вокзал, чтобы встретить его и, торжествуя, привез его в пансион.
— О Рейн, мой милый, милый мальчик, — сказал он, следя за тем, как тот поглощал кофе с булочками, которое по заказу старика принесли ему в номер, — ты не можешь представить себе, как я жаждал вновь свидеться с тобой.
— Ну вот, вам и не следует продолжать свое изгнание, — отозвался Рейн сердечно. — Я намерен забрать вас обратно в Оксфорд. Город без вас превратился в мрачную пустыню. Если бы я мог запомнить имена всех тех, кто шлет вам умоляющие призывы, то получился бы список подлиннее, чем у Лепорелло. Вам не следует больше жить в разлуке со мной, папа.
— Верно, — согласился старик, — но пойми, что я не мог так хорошо справиться со своей работой в Оксфорде, не так ли?
— Это прекрасный труд, — заметил Рейн, в котором заговорил инстинкт ученого.
— Да, — со вздохом сказал старик, — над ним приходилось корпеть и корпеть, и я полагаю, что справился с работой очень хорошо.
— Пока я здесь, надо будет пересмотреть вашу рукопись. Дайте взглянуть на нее.
— Не ломай себе сейчас голову над нею, мой мальчик. Кончай свой кофе. Я позвоню и прикажу подать еще. Ты, должно быть, устал после столь долгого путешествия.
— Устал? — рассмеялся Рейн. — О, дорогой мой, нет, и я могу прекрасно обойтись этим до завтрака. Я хочу только посмотреть, что такое вы насочиняли за время моего отсутствия.
Профессор направился к комоду и вытащил рукопись с пылавшим от восторга сердцем при виде любовного интереса Рейна к его работе — неисчерпаемому источнику гордости и утехи.
— Вот она, почти оконченная.
Рейн взял от него рукопись и, переворачивая страницы, бегло знакомился с точкой зрения, с которой трактовался предмет. Вдруг у него вырвалось изумленное восклицание; он положил рукопись на колени и вопросительно посмотрел на отца.
— Алло! Что все это значит?
Старик через его плечо наклонился над рукописью.
— Это писал мой секретарь, — объяснил он. — Мисс Гревс, ты помнишь ведь, не так ли?
— Конечно, но…
— Ну да, Рейн, она на этом настаивала; она приходит сюда на пару часов ежедневно. Это ее забавляет, право; и я ничего не мог поделать.
— Какая она, должно быть, славная, — заметил Рейн.
— Именно так, мой мальчик; каждый день она как будто новою нитью привязывает мое сердце. Не дурно было бы нам ее взять с собой в Оксфорд, а, Рейн?
Он тихо засмеялся, взял рукопись и любовно положил ее обратно в комод, пока Рейн закуривал трубку. Последний не заметил намека отца, но воспользовался наступившей короткой паузой, чтобы переменить тему разговора.
По распоряжению госпожи Бокар, Рейн должен был занять место Екатерины возле своего отца и таким образом иметь ее своей соседкой. Профессору было бы неприятно, если бы его разлучили с его юной приятельницей, мисс Гревс, и она уверена, что миссис Степлтон не будет в претензии.
— Делайте, как знаете, — с напускной скромностью ответила Екатерина.
Мадам Бокар поблагодарила ее и выразила желание, чтобы все были так милы и любезны, как она, а Екатерина внутренне улыбалась и в то же время по обыкновению всех женщин несколько презирала себя за это.
Что касается Фелиции, это новое размещение заставило ее пережить много неприятных минут. Она не решалась смотреть на Екатерину, чтобы не прочесть радости в ее глазах, она не осмеливалась поднять глаза на Рейна, чтобы ее не выдало тревожное выражение ее собственных глаз. Она держала их опущенными, прислушиваясь с бьющимся сердцем и горящим лицом к голосу Рейна. Только по окончании завтрака, когда старик разговаривая, задержал ее у окна и Рейн подошел к ним, она набралась храбрости посмотреть ему прямо в глаза.
— Итак, мисс Гревс, — заметил он, улыбаясь, — профессор уловил вас в свою пыльную паутину. Вы были настолько любезны, что позволили себя поймать.
— О, я запуталась в ней по собственному желанию, уверяю вас, — возразила Фелиция, — и вы представления не имеете, сколько усилий мне это стоило. Он хочет теперь уволить меня. Похлопочите за меня, мистер Четвинд. Конечно, я знаю, я была бы теперь лишней в комнате профессора — да, разумеется, это понятно… но я хотела бы, чтобы он мне дал какую-нибудь самостоятельную работу.
— Постараюсь сделать все возможное, — сказал Рейн, — но вы не знаете, какой бесчеловечный, бессердечный…
— О, мистер Четвинд! — произнесла Фелиция.
— Хорошо, моя милая, — заявил старик, — вы получите работу. Я только ради вас предположил отменить ее. Я всегда так боюсь утомить вас — ведь это очень, очень сухая материя. Но ваша помощь, моя милая, неоценима. Итак, все останется по-старому. Только я думаю наполовину сократить время занятий, так как тоже собираюсь теперь лентяйничать.