Маленькая мисс Бунтер, сидевшая возле Фелиции, за последнее время чувствовала себя лучше. Лето согрело ее кровь. Притом она получила недавно письмо в восемь страниц из Бирмы, которое сильно ее утешило. Предвиделась возможность, давало оно понять, что свадьба состоится весною. Она уже советовалась с Екатериной о приданом и делала вырезки из Modern Society, где описывались великосветские свадьбы за последние два месяца. Имея в душе эту надежду, а на себе одно из платьев, выбранных Екатериной, она в этот вечер смотрела значительно свежее. Ее рыжие волосы казались не столь безжизненными, ее цвет лица не столь болезненным. Она говорила мало, будучи робкой по природе. Мнения ее представляли собою нечто в такой степени хилое и хрупкое, что она не решалась пускать их в суровый свет. Но она прислушивалась с живейшим интересом к разнообразным разговорам. Разговор Рейна ее особенно занимал. У нее было смутное представление, что она совершенствует свой ум.
— Меня поразило, — говорил Рейн, — что культура Америки находится преимущественно в руках женщин… даже больше чем в наших строго деловых кругах. А почти весь Нью-Йорк не более, как одно деловое общество.
— Вы долго были в Штатах, сэр? — спросил мистер Скоф.
— О, нет, — отозвался Рейн, взглянув на него, — только несколько недель. Мои замечания исключительно плод поверхностных впечатлений.
— Это великолепная страна, — заметил мистер Скоф.
Рейн вежливо согласился.
— Мне не нравится эта страна, — заявила фрау Шульц, сделав, таким образом, Америку темой общего разговора. — Там жизнь не в семье. Женщины праздные. Они не в моем вкусе.
— Какое блаженство! — пробормотала Екатерина тихо, на что Рейн отозвался незаметной улыбкой. Но вслух она сказала:
— Я не нахожу, что американки праздны. Они отдают хозяйству свой ум, а не душу. Так, они заказывают обеды для своих мужей и смотрят, чтобы дети их были вымыты, не хуже других женщин, но они полагают, что это такие обязанности, которые способно выполнить каждое разумное существо, не отказываясь от всех остальных интересов в жизни.
— Обязанность женщины быть хорошей хозяйкой, — поучительным тоном отчеканивала фрау Шульц. — В Германии, по крайней мере, так.
— Но разве прогрессивная часть общества в Германии не старается улучшить положение женщины? — спросил мистер Уэнлесс, схватившись за свой лорнет.
— Его нельзя улучшить, — проговорила фрау Шульц.
— Это вопрос спорный, — заметил мистер Уэнлесс. — Если элегантным дамам преподносится специально написанное для них дамское чтение, а крестьянки запрягаются в телегу рядом с коровой, в то время как муж шествует сзади с сигарой во рту… я нахожу, что некоторое улучшение во всяком случае необходимо.
Он говорил ясным, уверенным голосом, привлекающим внимание.
— Вы были в Германии? — спросила фрау Шульц.
— Я был всюду… беспрерывно путешествуя в течение двадцати лет. Положение женщины, в известной мере, меня интересовало. Это показатель общественных условий жизни страны.
— Какая страна из известных вам наиболее интересна с этой точки зрения? — спросил старик Четвинд, следивший за разговором.
— Бирма, — ответил мистер Уэнлесс. — Это — аномалия востока. Германия может многому у нее научиться.
— А женщины там занимают очень высокое положение? — спросила робко мисс Бунтер, которую упоминание о Бирме так заинтересовало, что она вмешалась в разговор.
— О, да! — смеясь, ответил мистер Уэнлесс. — Жена там полная хозяйка и владычица.
Слабая краска появилась на щеках мисс Бунтер.
— Это не относится, однако, к живущим там англичанам, не правда ли?
Мистер Уэнлесс уверил ее, среди всеобщих улыбок, что англичане привозят туда собственные законы и обычаи. Мисс Бунтер, смутившись, но все же успокоившись, снова умолкла. Разговор продолжался, разбился и снова перестал быть общим. Мисс Бунтер больше не слушала, но собиралась с силами для великого подвига. Наконец, когда разговор затих, она выпила немного вина и, наклонившись через стол, постаралась обратить на себя внимание путешественника.
— Вы долго прожили в Бирме?
— Да, я только что приехал оттуда после полуторагодового пребывания там.
— Не встречали ли вы там мистера Доттереля?
— Я знаю человека с такой фамилией, — сказал, улыбаясь, мистер Уэнлесс. — Но Бирма, знаете ли, занимает такую колоссальную площадь. Мой приятель, некий Джон Доттерель, правительственный чиновник, живущий в Бамо.
— Это он! — крикнула мисс Бунтер с подавленным и трудно выразимым волнением. — Как необычайно, что вы его знаете! Это мой большой друг.
— Очень славный парень, — отозвался мистер Уэнлесс. — Жена его и он отнеслись ко мне очень радушно.
— Простите, — сказала мисс Бунтер. — Его жена? Это не тот… мой друг не женат.
— О, да, это он, — весело рассмеялся путешественник. — На государственной службе в Бамо имеется только один Джон Доттерель. Женился там же, имеет трех или четырех славных малышей.
С минуту мисс Бунтер с побелевшими устами смотрела на него диким взглядом. Вследствие отлива крови лицо ее сжалось и помертвело. Она пыталась что-то сказать, но из горла выходили немногие нечленораздельные звуки. Водворилось напряженное молчание, все окружавшие ее поняли, что случилось. Затем она качнулась на бок и упала на руки Фелиции.
Она лишилась чувств. Сидевшие за столом в смущении поднялись. Среди всеобщего шума можно было разобрать голос госпожи Попеа, разъяснявшей Уэнлессу значение его слов.
— Я перенесу ее в ее комнату, — заявил Рейн, подняв ее тщедушное тело на руки. — Идите, помогите мне, — кивнул он головой Фелиции и Екатерине.
Они пошли за ним из столовой и поднялись по лестнице. Он положил ее на кровать.
— Вы знаете, что нужно делать или нет? — обратился он к Екатерине, оставляя их двоих с лежавшей в обмороке женщиной.
— Бедняжка. Это разобьет ее сердце, — шепотом сказала Екатерина, раздевая ее.
— Я не особенно верю в хрупкость женского сердца, — отозвалась Фелиция.
— Почему вы так говорите, Фелиция? — ласково спросила Екатерина. — Вы знаете сами, что вы этого не думаете.
— О! — протянула Фелиция с известным оттенком надменности. — Я всегда говорю то, что думаю.